Вихри волшебства
Шрифт:
Пол хлопнул по столу картами и быстренько подгреб к себе поближе кучку монет. Потом он вынул из своего мальчишеского рта сигару и обратился к ней:
— Ну и жди хоть до завтра или начинай переговоры. У нас забастовка.
— Забастовка? — переспросила Кэрол.
— Забастовка, — подтвердил Пол. — Мы все бастуем. Я уговорил тысячеликую труппу бастовать сразу после последнего сна. Мы требуем улучшения условий труда и долю прибыли побольше.
Он усмехнулся Кэрол, дерзко и довольно неприятно, и теперь, вблизи, Кэрол увидела, что рот у него не такой уж и мальчишеский. Пол был
— Пол — наш уполномоченный, — объяснила Марта.
К удивлению Кэрол, Марта оказалась довольно молодой женщиной с рыжеватыми волосами и надутым оскорбленным лицом. Когда она продолжила речь, в ее голосе послышались слезы:
— Знаешь, у нас тоже есть кое-какие права! Условия, в которых вынуждена жить твоя тысячеликая труппа, возмутительны, а сны идут один за другим, и ни у кого из нас нет свободного времени! И при этом никакого удовлетворения от работы! Только вспомни, какую чушь приходится играть нам с Полом!
— Одни паршивые эпизоды, — кивнул Пол, проворно сдавая карты. — В частности, мы протестуем против того, чтобы нас убивали буквально в каждом сне. Тысячеликую труппу расстреливают в каждой финальной сцене, и нам за это не только компенсации не полагается, — куда там, вставай и давай гони следующий сон!
— И н-н-ник-к-кгда не д-дают выпить… — вставил Бимбо. Кэрол поняла, что он безобразно пьян. Нос у него совсем побагровел, а седые волосы слиплись. — Д-д-дна крашеная в-водица… Снач-чала ст… ст… стибрили яблоки из сна п-про заколдованный сад… Вино поставили… Щас виски гоним. Эт’ луч-чше.
— И ведь ты нам ни гроша не платишь! — возмутилась Марта. — Приходится самим брать себе награду за труды!
— Откуда тогда у вас деньги? — поинтересовалась Кэрол, указывая на большую гору монет, лежащую перед Полом.
— Эпизод в восточной сокровищнице и еще кой-какая бутафория, — ответил Пол. — Пиратский клад. А по большей части — просто раз рисованные бумажки.
Тут вдруг заговорил Фрэнсис, громко и нагло: — А я требую признания! Я играл девяносто девять разных героев — и хоть словечко благодарности на подушечке или на бутылке! — Он стукнул кулаком по столу. — Эксплуатация, вот что это такое!
— Да, мы требуем, чтобы на следующем сне стояли наши имена, — подтвердил Пол. — Мелвилл, дай-ка ей список наших жалоб.
— Мелвилл — секретарь забастовочного комитета, — пояснила Марта.
Фрэнсис снова стукнул по столу и рявкнул: — Мелвилл!
А потом все разом закричали:
— МЕЛВИЛЛ!!!
И только тогда Мелвилл повернулся от плиты, держа в одной руке сковородку, а в другой — листок бумаги.
— Не хотел, чтобы помадка подгорела, — оправдался он. И вручил бумагу Кэрол: — Держи, душечка. Не я это придумал, но не хотелось всех подводить.
К этому времени Кэрол уже потихонечку плакала, прислонившись к двери. Этот сон обернулся сущим кошмаром.
— Люси! — в отчаянии позвала она. — Люси, ты что, тоже с ними?
— Не трогай ее, — велела Марта, которую Кэрол мало-помалу начинала крепко недолюбливать. — Люси достаточно перенесла. Во всех ролях ей приходилось быть игрушкой, прихотью, собственностью мужчин. Правда, лапочка моя? — спросила она Люси.
Люси подняла глаза.
— Никому не понять, — обронила она, печально глядя в стену. — Ненавижу Фрэнсиса. А мне вечно приходится идти за него замуж и жить ща… час… часливо до конца дней…
Фрэнсиса это, конечно, взбесило.
— И я тебя ненавижу! — заорал он, вскакивая.
Стол с грохотом опрокинулся, стаканы, монеты, бутылки и свечи тоже полетели на пол. В темноте началась ужасная неразбериха, но дверь за спиной у Кэрол все-таки распахнулась, и она со всех ног кинулась прочь…
…И обнаружила, что опять сидит в шезлонге на залитой солнцем террасе. В одной руке у нее была бумажка, а зонтик скатился к ногам. К большому своему огорчению, Кэрол заметила, что на голубом платье остался длинный липкий потек чего-то похожего на карамельную помадку.
— Tonino! Vieni qui! — крикнул кто-то. Кэрол обернулась и увидела, что Крестоманси возится со сломанным шезлонгом, а вокруг толпится куча людей, желающих обойти его и убежать по ступеням вниз. Поначалу Кэрол никак не могла понять, что это за люди, пока не заметила среди них Фрэнсиса, а потом Люси: та одной рукой стиснула горлышко бутылки, а другой вцепилась в Нормана — того человека, который сидел на ящике и которого Кэрол увидела первым. Остальные, наверное, тоже из тысячеликой труппы, решила она. Кэрол все еще соображала, что же произошло, когда Крестоманси бросил сломанный шезлонг и остановил последнего оставшегося на террасе.
— Извините, сэр, — обратился к нему Крестоманси. — Не будете ли вы так любезны перед уходом объяснить, что происходит?
Это был Мелвилл, по-прежнему в засаленном переднике; узкой злодейской ладонью он разгонял дымок над сковородкой и глядел на свою помадку с горестным выражением узкого злодейского лица.
— Безнадежно пригорела, — вздохнул он. — Вы спрашиваете, что происходит? Ну, видите ли, это брожение в тысячеликой труппе началось примерно тогда, когда Люси влюбилась в Нормана, так что не исключено, что все затеял именно Норман. Они жаловались, что у них нет ни малейшей возможности жить нормальной человеческой жизнью, и Пол их услышал. Понимаете, Пол весьма честолюбив, и он, как и мы все, сознавал, что Фрэнсис на самом деле не создан для роли героя…
— Конечно. У него безвольный подбородок, — согласился Крестоманси.
Кэрол ахнула и хотела было решительно возразить — и тогда бы не обошлось без фонтана слез, — но вдруг вспомнила, что небритый вялый подбородок Фрэнсиса под длинной сигарой действительно выглядел как-то неубедительно.
— Ну что вы, при чем тут подбородки? — отмахнулся Мелвилл. — Только посмотрите на мой, а ведь я не больше негодяй, чем Фрэнсис — герой-любовник. Но и у Фрэнсиса есть склонность к вздорным выступлениям, и Пол умело на этом сыграл, а в этом ему помогли Бимбо и его виски, а Люси была на стороне Пола, потому что ее уже тошнило от вечных оборочек и необходимости липнуть к Фрэнсису. Они с Норманом решили завести ферму. А Марта, девушка, по моим представлениям, донельзя легкомысленная, примкнула к ним, потому что ей до смерти надоело постоянно прибирать на сцене. Ну а потом они все пришли ко мне.