Викарии Христа: папы Высокого Средневековья. С 858 г. до Авиньонского пленения
Шрифт:
На следующий день сторонники Пьерлеони одновременно узнали о смерти Гонория II и об избрании Иннокентия II. Двадцать четыре кардинала, собранные в церкви Св. Марка, объявили выборы Папарески и его провозглашение папой неканоничными. Они заняли собор Св. Петра, где единодушно избрали папой Пьетро Пьерлеони.
Памятуя о том, что первый Анаклет был рукоположен самим апостолом Петром, он принял имя Анаклет II (24.2.1130–29.5.1138).
Папа Иннокентий II был избран малочисленной группой кардиналов, тайно созванных до объявления о смерти предыдущего папы, специально, чтобы не допустить избрания на папский престол наиболее вероятного кандидата — любимца римского народа, обладавшего неограниченными финансовыми ресурсами еврейской общины, личного друга Генриха I Английского и Людовика VI Французского. Франджипани и Кореи вряд ли сами были способны на такое.
Сейчас трудно сказать, какой из кандидатов — Иннокентий или Анаклет — с большим правом мог именоваться папой. Анаклету II отдали предпочтение двадцать четыре кардинала против шестнадцати, проголосовавших за Иннокентия И. Кроме того, Анаклет II в момент избрания пользовался огромной популярностью, на его стороне было большинство римлян всех сословий. Однако его избрали, когда другой папа был уже утвержден. При этом оппоненты Анаклета II обвиняли его в массовом подкупе, утверждая, что источником средств были не только семейные богатства Пьерлеони, но и ограбление римских церквей.
С другой стороны, сторонники
Таким образом, и одно и другое избрание происходили с нарушением установленных правил, и до настоящего времени историки затрудняются решить, кто был прав, и судят, исходя из собственных симпатий и предпочтений.
Раздоры и свары в курии способствовали новому расколу, столь гибельному для Церкви. «Так они положили начало упорной схизме, отдали нерукотворный плащ Христа двоим; они разделили Церковь Господа, и пока каждый просил о поддержке “ради высшей справедливости“ (Лукиан, Фарсалия, I, 127), каждая партия старалась одержать верх, каждая отлучила другую и не хотела никакого другого суда, кроме своего собственного», — писал современник событий, знаменитый французский государственный деятель аббат Сугерий.
Анаклету присягнул почти весь Рим с его окрестностями. Иннокентий II бежал в тот же день в замок Палладиум на Палатине. Анаклет II, поддерживаемый своими братьями Львом, Джордано, Роджеро и Угиччионе и многочисленными клиентами, направился к базилике Св. Петра, приказал кардиналу Петру совершить над собой посвящение, взял приступом Латеран и сел в находившееся здесь папское кресло. В шумных процессиях, которыми он чествовал свое вступление на престол, участвовали члены иудейской общины с огромным свитком Пятикнижия.
Благодаря авторитету своей семьи, фамильному богатству и щедрости Анаклет II сумел переманить на свою сторону большинство защитников Иннокентия II, в том числе Франджипани, и к маю 1130 г. контролировал Рим и Папскую область. Однако вынужденный бежать из Вечного города Иннокентий II в течение последующих месяцев приобрёл поддержку европейских монархов и духовенства. Активным защитником Иннокентия стал Бернард Клервоский.
Бернар Клервоский
В Бургундии, на склонах вулканических холмов, на почве которых произрастает самое огненное из французских вин, стоял замок одного из знатнейших вассалов бургундского герцога. Имя его было Тесселин, и он обладал всеми качествами доблестного рыцаря. Современники отмечали в нем благочестие, милосердие и особенно — редкую любовь к справедливости. Однажды, вынужденный по законам своего времени решать судебное дело поединком и будучи сильнее противника, он отказался от своего иска и примирился с ответчиком, победить которого считал несправедливым.
Черты характера отца ярко отразились в его детях.
Но решающее значение для формирования личности молодых аристократов имела их мать Алита. Окруженная многочисленной семьей — у нее было шесть сыновей и дочь, — она находила время посещать бедных и больных и самоотверженно ухаживать за ними. Своих сыновей тотчас по рождении она посвящала Богу. Последние годы жизни Алита, оставаясь в семье, по отношению к одежде, посту и молитве вела образ жизни вполне монашеский.
Из ее сыновей Бернару было суждено остаться в веках. Но сначала его жизненный путь не был четко определен. Он был молод и горяч, и ему было нелегко расстаться с миром. Тем более что монашеский идеал требовал отказа от всего земного и безоговорочного служения. В положении Бернара жертва, которую он хотел принести, была особенно значительна.
Биографы Бернара отмечают, что от природы он был «замечательно задумчив и любил уже в детстве уединение, но рос среди рыцарских нравов; пример его отца, дяди и старших братьев раскрывал перед ним соблазнительную картину рыцарского быта, чьи красочность и престижность сулили юноше заманчивое мирское будущее». У Бернара имелся и другой интерес, который мог удержать его в мире. Он учился в шатильонской школе и выделялся своими способностями и красноречием. Родственники стремились увлечь его перспективой литературной и научной славы, которую уже могли доставить развивавшиеся в то время схоластика и диалектика. Самолюбие Бернара сильно затронули блестящие перспективы, но память о матери помогла преодолеть искушение. Отправившись однажды к братьям, служившим в дружине герцога Бургундского, Бернар свернул с пути, чтобы найти уединение в видневшейся невдалеке церкви. Там среди слез и молитв и созрело его решение.
В двадцать лет он поступил в монастырь, причем выбрал недавно учрежденную, совсем бедную обитель Сито с чрезвычайно строгим уставом. Здесь, а затем в новом, им самим основанном монастыре Клерво (Ясная долина) на границе Бургундии и Шампани, Бернар превзошел в умерщвлении плоти самый строгий аскетический устав. Он постился так усердно, что уничтожил в себе само желание пищи; принятие даже небольшого ее количества вызывало у юноши неприятные ощущения, так что в конце концов он заболел, вызвав немалую тревогу у своих друзей. Один из них, епископ Шалонский, заставил его лечиться и умерить чрезмерный аскетизм. В дальнейшем Бернар не различал вкуса пищи, что нередко приводило к недоразумениям.
В подобное же состояние нечувствительности он старался привести себя и относительно общения с внешним миром. Он стал тяготиться посещениями самых близких людей; разговоры рассеивали его, и после их ухода он чувствовал себя менее способным к молитве. Поэтому при вынужденных встречах с родными молодой монах закупоривал уши воском, чтобы среди людей оставаться глухим к их суетным интересам. Действительно, скоро он достиг такой сосредоточенности и замкнутости, что часто не замечал происходящего вокруг себя. Но только не природу: леса, поля и горы пробуждали в нем духовные силы, и впоследствии он говорил, что не имел других учителей, кроме дубов и буков. Под сенью деревьев на него нисходило ощущение близости Божества.
Одного магистра, усиленно изучавшего пророков, Бернар предостерегал против мертвенной учености книжников: «Поверь испытавшему это на себе: в лесах ты найдешь нечто лучшее, чем книги. Деревья и скалы научат тебя тому, чего от учителей не услышишь».
Источником религиозного восторга и мистического упоения, непременным условием душевного мира и внутреннего согласия служило ему уединение. Часто он восклицал: «О, блаженное уединение, о, единственное блаженство!» Впрочем, душевное удовлетворение доставляло ему и истязание плоти; в этом отношении Бернар был неумолим: щадить жизнь и учитывать медицинские рекомендации он считал постыдным для истинных христиан. «Гиппократ, Гален и их последователи, — говорил он своим монахам, — учат, как сохранить жизнь в этом мире. Христос и Его ученики — как ее потерять». Монахам одного монастыря, расположенного в нездоровой местности, от чего они часто болели, Бернар писал: «Слишком не согласно с вашим монашеством искать телесного лекарства и не согласно для спасения. Прибегать иногда к простым травам — терпимо… Но покупать лекарства, посылать за врачами, пить декокты — недостойно монашества и противно чистоте, в особенности чести и чистоте нашего ордена».
Не менее строго отстаивал Бернар другую черту монашеского идеала — бедность. В одной из своих проповедей, объясняя, почему Христос выбрал для своего рождения Вифлеем, он говорил: «Бедности именно и пожелал, сходя на землю, Сын Божий, чтобы, избрав ее для Себя, Своею оценкой сделать ее для нас драгоценной». Третий монашеский обет, повиновение, также получил у Бернара более широкое и общее толкование. Повиновение представлялось ему средством для достижения высокой цели: уничтожения собственной воли. «Своя воля в человеке — источник греха и всякого нравственного зла. Поэтому собственная воля человека так ненавистна Господу».
Среди монашеских и общечеловеческих, так называемых кардинальных, добродетелей высшее место Бернар отдавал любви — любви к Богу. Ее он воспевал на все лады, особенно в своих проповедях на текст Песни песней. Этот гимн любви воодушевил Бернара приложить поэтически-страстные излияния еврейского песнопевца к мистическому вожделению человеческой души. Он никак не мог расстаться с этим гимном; на его текст он произнес восемьдесят шесть проповедей.
Его сублимированная страстность вершила и рушила судьбы людей. Старший брат Бернара, Ги, вместе со всей семьей почти против собственного желания, под давлением воли более сильной, чем его собственная, принял монашество; другой брат, Жерар, блестящий рыцарь, также был принужден затвориться в монастырских стенах. Единственная сестра Умбелина, обливаясь слезами, оставила семью и любимого мужа, чтобы стать невестой Христовой.
Этот молодой монах, который желал весь мир обратить в монастырь, стал духовным вождем своих современников, всеобщим советником и наставником. Он разрывался между желанием забыть мир, чтобы погрузиться в религиозное созерцание, и необходимостью отозваться на призывы этого мира. Бернар сделался одним из главных строителей того Царства Божьего, которое пыталась осуществить средневековая Европа. Ему пришлось покинуть тесную монастырскую келью, нарушить тишину и молчание, которые он так любил, сесть на коня, объезжать города, области и соседние страны, вести диспуты с ученейшими людьми, председательствовать на соборах, обращаться к народу, поднимать толпы крестоносцев, давать указания императору и решать судьбу понтификов. Он являлся доверенным лицом пяти римских пап и видел свое призвание в том, чтобы излечить Церковь от ран, нанесенных ей антипапами.
Таким образом, его жизнь распадалась на уединенное существование, полное мистического погружения в мысли о Божестве, и общественное служение, которое постоянно побуждало его возвращаться в мир, бороться в нем, погружаться в его дрязги и страсти. Этот переход давался тем мучительнее, что этот наставник королей и прелатов был необыкновенно застенчив, и, по его собственному выражению, всегда предпочитал молчать, если только голос совести не принуждал его высказаться. Надо сказать, этому голосу он подчинялся весьма часто и охотно.
Бернар Клервоский печально прославился гонениями на Пьера Абеляра, французского богослова, философа и поэта. Упорные и безжалостные обвинения святого Бернара в адрес Абеляра не прекращались даже после того, как аббат монастыря Клюни Петр Достопочтенный попытался примирить этих двух незаурядных людей. В конечном итоге обвинения будущего святого духовно сломили Абеляра.
Несмотря на слабое здоровье, Бернар разъезжал по всей Европе и, по словам историка, «олицетворял для современников взыскательную совесть христианства». Если не мог присутствовать — писал письма. Его переписка содержит 495 писем, из которых только 37 обращены к нему. Он стал самым влиятельным и деятельным проповедником своего времени, но вместе с тем и церковным политиком, желающим исправить недостатки Церкви. В его образе присутствовало нечто противоречивое: он сам себя называл «Химерой века». Свойственное ему властолюбие сделало его на протяжении почти целого поколения некоронованным королем Запада, без чьего ведома не происходило ни одно важное событие. Именно поэтому о второй четверти XII века говорили как об эпохе Бернара Клервоского.
Постоянное напряжение, слабое здоровье и истерический аскетизм превратили Бернара к пятидесяти годам в дряхлого старика. Он умер 20 августа 1153 г., а в 1174 г. был причислен папой Александром III к лику святых. В истории Западной церкви Бернар Клервоский считается последним из ее Отцов и занимает место наряду со св. Августином и Григорием Великим.
Аргументы Бернара не всегда были безупречны — он ставил в вину Анаклету аморальное поведение, ограбление римских церквей, симонию, еврейское происхождение, подкуп кардиналов и римской знати, — но весьма эмоциональны. Представляя Анаклета «львом рыкающим» (намек на фамилию Пьерлеони), он противопоставлял ему «невинного» (в переводе с латинского «Иннокентий» означает «невинный»). Под влиянием его проповедей и посланий Иннокентия II поддержали крупнейшие монастыри Европы — Клюни, Сито, Премонтре и даже орден премонстрантов из далекого Магдебурга. Его основатель архиепископ Норберт получил от папы буллу, подтверждавшую верховенство Магдебурга над Польской церковью. Польша тут же поддержала Анаклета, но ее голос доносился слишком издалека и потому был почти не слышен.
Иннокентия восторженно встречали в Пизе и Генуе; затем его приветствовала депутация французских монастырей в Сен-Жилле. После этого он триумфально передвигался по Франции и Германии, являя духовенству и мирянам образ истинного и гонимого пастыря.
Посетив в 1130 г. Париж, Иннокентий подарил горожанам новый праздник. Он постановил отмечать каждый год 26 ноября чудо прекращения страшной болезни, ибо именно в этот день св. Женевьева совершила свое главное волшебство — ее святые мощи, пронесенные по улицам, остановили в уже потерявшем надежду Париже эпидемию хорошо известной французам «огненной болезни», эрготизма [51] .
51
Эрготизм — отравление рожками спорыньи. Достоверные исторические сведения об эрготизме восходят к X в. Во Франции в период раннего Средневековья эрготизм был известен под названием «святой огонь» или «огонь св. Антония», очевидно, характеризующим его гангренозную форму.
Анаклет II, находящийся в Риме, не приобрел такой всеевропейской популярности. Он был вынужден воздействовать на европейских монархов и духовенство только письмами и не имел возможности лично опровергнуть обвинения своих противников.
Оппозиция против Анаклета выразилась в том, что вокруг его имени стали распространяться позорные слухи и клеветы. Помимо клички «жидовский папа», которою, вероятно, думали дискредитировать его в глазах масс, говорили, что он рожден от кровосмесительного брака, что он «не только дурной еврей, но и хуже всякого еврея». Наконец, его открыто обвиняли в систематическом обкрадывании церквей и часовен.
В сентябре 1130 г. собор французских епископов под влиянием Бернара Клервоского признал Иннокентия II законным папой. Бернар убеждал епископов такими доводами: «Иннокентий бежал перед ним (Пьерлеони), ибо, когда лев рычит, кто не испугается? Он исполнил повеление Господа: “когда вас преследуют в одном городе, бегите в другой“. Он бежал и своим побегом по примеру апостола доказал, что он сам апостол».
Король Людовик VI признал Иннокентия вслед за своими прелатами. В январе следующего года клятву верности Иннокентию II принёс английский король Генрих I, бывший до этого другом Пьетро Пьерлеони. Кастилия и Арагон в свою очередь склонились перед духовным авторитетом Иннокентия.