Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3
Шрифт:
Когда с неба серыми волнами начал спускаться сумрак, на лодке подняли маленький парус; лобзаемый бризом, он расправился, наполнился и стремительно понес лодку от берега; повернувшись носом в ту сторону, где Испания, она смело устремилась вперед, в обильный страшными бурями Гасконский залив.
Но уже через полчаса гребцы, которым теперь нечего было делать и которые, наклонившись над бортом и приложив руку к глазам, принялись всматриваться в морские дали, заметили белую точку, появившуюся на горизонте; она казалась столь же неподвижной, как чайка,
Но что казалось неподвижным для обычного глаза, то было стремительно приближающимся для опытных глаз моряков; что казалось застывшим на водной поверхности, то в действительности пенило встречные волны.
Некоторое время, видя глубокое оцепенение, в котором пребывал их господин, бретонцы не решались побеспокоить его; они ограничивались тревожными взглядами и вполголоса высказанными друг другу догадками. И действительно, Арамис, всегда такой деятельный, такой наблюдательный, чьи глаза, как глаза рыси, были неизменно настороже и ночью видели лучше, чем днем, Арамис впал в какую-то дремоту отчаяния.
Так прошел добрый час. За это время стало заметно темнее, но и корабль настолько приблизился, что Генек, один из трех моряков, осмелился довольно громко сказать:
– Монсеньор, за нами гонятся!
Арамис ничего не ответил. Корабль подходил все ближе и ближе. Тогда моряки по приказанию своего старшего, Ива, убрали парус, чтобы единственная точка, видневшаяся над поверхностью океана, перестала приковывать к себе взоры преследователей. На корабле, напротив, решили ускорить ход: у верхушек мачт появилось два новых паруса.
К несчастью, был один из лучших и самых длинных дней в году, и к тому же ночь, шедшая на смену этому злосчастному дню, обещала быть лунной. У корабля, гнавшегося за лодкой, впереди было еще полчаса сумерек и затем целая ночь с полной луной на небе.
– Монсеньор, монсеньор, мы погибли! – заговорил хозяин баркаса. – Они по-прежнему видят нас, хоть мы и убрали парус.
– Это неудивительно, – пробормотал один из матросов. – Говорят, что с помощью дьявола эти окаянные горожане смастерили какие-то штуки, благодаря которым они видят издали так же хорошо, как вблизи, и ночью так же, как днем.
Арамис взял со дна лодки лежавшую у его ног зрительную трубу и, наставив ее на корабль, молча вручил матросу.
– Взгляни, – предложил он.
Матрос колебался.
– Успокойся, – проговорил епископ, – в этом нет никакого греха; ну а если ты все же думаешь, что он есть, я беру его на себя.
Матрос приложил к глазу трубу и вскрикнул. Ему показалось, что корабль, находившийся на пушечный выстрел, каким-то чудом, в один прыжок, преодолел разделявшее их расстояние. Но, отняв от глаза трубу, он понял, что корвет оставался на том же месте, что и прежде.
– Значит, – догадался матрос, – они видят нас так же, как мы их.
– Конечно, – подтвердил Арамис.
И снова впал в прежнюю безучастность.
– Как! Они видят нас? – ахнул хозяин баркаса Ив. – Невозможно!
– Возьми, хозяин, и посмотри, – сказал Иву матрос.
И он передал ему зрительную трубу.
– Монсеньор уверен, – спросил Ив, – что дьявол здесь ни при чем?
Арамис пожал плечами.
Ив посмотрел в трубу.
– О монсеньор! – вскричал он. – Они так близко, мне кажется, что я к ним сейчас прикоснусь. Там по крайней мере двадцать пять человек! Ах, я вижу впереди капитана. Он держит такую же трубку, как эта, и смотрит на нас… Ах, он оборачивается, он отдает какое-то приказание; они выкатывают пушку, они заряжают ее, они наводят ее на нас… Боже милостивый! Они стреляют!
И машинальным движением Ив отнял от глаза трубу; предметы, отброшенные вдаль к горизонту, предстали ему в своем истинном виде.
Корабль был еще приблизительно на расстоянии лье; но маневр, о котором сообщил Ив, от этого не стал менее грозным.
Легкое облачко дыма появилось у основания парусов; оно было по сравнению с парусами голубоватого цвета и казалось голубым цветком, который распускается на глазах. Вслед за тем, на расстоянии мили от лодки, ядро сбило гребни с нескольких волн, пробуравило белый след на поверхности моря и исчезло в конце проложенной им борозды, такое же безобидное, как камешек, бросаемый школьником ради забавы и подпрыгивающий несколько раз над водою. Это были одновременно и предупреждение и угроза.
– Что делать? – спросил Ив.
– Нас потопят, – сказал Генек, – отпустите нам наши грехи, монсеньор.
И моряки стали на колени перед епископом.
– Вы забываете, что вас видят, – проговорил Арамис.
– Ваша правда, монсеньор, – устыдившись своей слабости, ответили на это бретонцы. – Приказывайте, монсеньор, мы готовы отдать за вас нашу жизнь.
– Подождем, – молвил Арамис.
– Как это?
– Да, подождем; неужели для вас не ясно, что, попытайся мы скрыться, нас, как вы сами сказали, потопят?
– Но благодаря темноте нам, быть может, удастся все же уйти незамеченными?
– О, – произнес Арамис, – у них есть, конечно, запас греческого огня, и с его помощью нам не дадут ускользнуть.
И почти тотчас же, как бы в подтверждение слов Арамиса, с корабля медленно поднялось новое облако дыма, из середины которого вылетела огненная стрела; описав в воздухе крутую дугу наподобие радуги, она упала на воду и, несмотря на это, продолжала гореть, освещая пространство диаметром в четверть лье.
Бретонцы в ужасе переглянулись.
– Вот видите, – заметил Арамис, – я говорил, что лучше всего подождать их прибытия.
Весла выпали из рук моряков, и лодка, перестав двигаться, закачалась на гребнях волн.
Стало совсем темно; корабль продолжал приближаться. С наступлением темноты он, казалось, удвоил быстроту хода. Время от времени, словно коршун, приподнимающий над гнездом голову на окровавленной шее, он перебрасывал через борт струю страшного греческого огня, падавшего посреди океана и пылавшего ослепительно белым пламенем.