Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Государь, — сказал Фуке, видя приветливую улыбку на лице Людовика, — вот уже несколько дней ваше величество осыпает меня милостями. Теперь не юный король царствует во Франции, а юный бог, бог наслаждения, счастья и любви.
Король покраснел. Комплимент был очень лестным, но он слишком прямо бил в цель.
Король проводил Фуке в маленький салон, отделявший его рабочий кабинет от спальни.
— Знаете ли, почему я вас позвал? — спросил король, садясь на подоконник, чтобы не упустить из виду цветник, куда выходили вторые двери из павильона принцессы.
— Нет, государь… но уверен, что для чего-нибудь приятного, судя по милостивой улыбке вашего величества.
— Вам так кажется?
— Нет, государь, я вижу это.
— В таком случае вы ошибаетесь.
— Я, государь?
— Да, я призвал вас, напротив, чтобы поссориться с вами.
— Со мной, государь?
— С вами, и очень серьезно.
— Право, ваше величество пугаете меня… По я готов слушать, уверенный в справедливости и доброте вашего величества.
— Говорят, господин Фуке, что вы затеваете большой праздник в Во?
Фуке улыбнулся, как больной, ощутивший первые симптомы забытой им и возвращающейся лихорадки.
— И вы не приглашаете меня? — продолжал король.
— Государь, — отвечал Фуке, — я не думал об этом празднике, и только вчера вечером один из моих друзей (Фуке подчеркнул эти слова) напомнил мне о нем.
— Но ведь вчера вечером я вас видел, и вы ничего не сказали мне об этом, господин Фуке.
— Государь, мог ли я надеяться, что ваше величество спуститесь со своих царственных высот и удостоите своим посещением мое жилище?
— Простите, господин Фуке, вы ни слова не говорили мне о вашем празднике.
— Повторяю, я ничего не сказал об этом празднике королю, во-первых, потому, что еще ничего не было решено, а во-вторых, я боялся отказа.
— Что же заставило вас бояться отказа, господин Фуке? Берегитесь, я решил до конца выспросить вас.
— Горячее желание получить согласие короля на мое приглашение.
— Хорошо, господин Фуке, я вижу, что нам очень легко прийти к соглашению. Вы горите желанием пригласить меня на свой праздник, а я горю желанием побывать на нем; начинайте же, я приму ваше приглашение.
— Как! Ваше величество соблаговолите принять его? — пролепетал суперинтендант.
— Право, — засмеялся король, — выходит, как будто я не только принимаю приглашение, но сам напрашиваюсь.
— Ваше величество удостаиваете меня величайшей чести! — вскричал Фуке. — Но я принужден повторить слова господина де Ла Вьевиля, обращенные к вашему деду, Генриху Четвертому: «Господи, я недостоин».
— А я отвечу, господин Фуке, что, если вы устроите праздник, я приду к вам даже без приглашения.
— Благодарю вас, ваше величество, благодарю, — сказал Фуке, поднимая голову при вести об этой милости, которая, но его мнению, должна была его разорить. — Но кто же предупредил ваше величество?
— Молва, господин Фуке; рассказывают чудеса о вас и о вашем доме. Вы возгордитесь, господин Фуке, если узнаете, что король ревнует к вам?
— Это сделает меня счастливейшим из смертных, государь, потому что в тот день, когда король воспылает ревностью к владельцу Во, у того найдется подарок, достойный короля.
— Итак, господин Фуке, устраивайте праздник и распахните настежь двери вашего дома.
— Я прошу ваше величество назначить день, — отвечал Фуке.
— Ровно через месяц.
— Вашему величеству не угодно выразить еще какое-нибудь желание?
— Нет, господин суперинтендант. Я хочу только почаще видеть вас подле себя.
— Государь, я имею честь принимать участие в прогулке вашего величества.
— Отлично; так я ухожу, господин Фуке, а вот и дамы собираются.
Произнеся эти слова, король с пылкостью влюбленного юноши побежал от окна за перчатками и тростью, которые подал ему камердинер.
Со двора доносился топот лошадей и шум колес по усыпанному песком двору.
Король спустился вниз. Когда он появился на крыльце, все придворные замерли. Король пошел прямо к молодой королеве. Что касается королевы матери, то, чувствуя себя нездоровой, она не пожелала выезжать. Мария-Терезия села в карету вместе с принцессой и спросила у короля, куда ему будет угодно ехать.
Как раз в этот момент король увидел Лавальер, усталую и бледную после событий вчерашнего дня; она садилась в коляску с тремя подругами. Людовик рассеянно ответил королеве, что ему все равно, куда ехать, и что он будет чувствовать себя хорошо всюду, где будет королева.
Тогда королева приказала стремянным ехать в сторону Апремона.
Стремянные поскакали вперед.
Король сел на лошадь. Несколько минут он ехал рядом с каретой королевы и принцессы, держась у дверцы.
Небо прояснилось; однако в воздухе висела какая-то дымка, похожая на грязную кисею; в солнечных лучах кружились блестящие пылинки. Стояла удушливая жара. Но так как король, по-видимому, не обращал внимания на погоду, то она не тревожила и остальных, и кортеж по приказанию королевы направился к Апремону.
Толпа придворных шумела и была весела; видно было, что каждый хотел забыть язвительные речи, раздававшиеся накануне.
Особенно очаровательна была принцесса. В самом деле, она видела короля у дверцы и, поскольку ей не приходило в голову, что он едет возле кареты ради королевы, надеялась, что ее рыцарь вернулся к ней.
Но через какие-нибудь четверть лье король милостиво улыбнулся, поклонился, приостановил лошадь и пропустил карету королевы, затем карету старших фрейлин, а затем и прочие экипажи, которые, видя, что король не трогается с места, хотели остановиться, в свою очередь. Но король подал знак продолжать путь.