Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Сударь, — сказал весь красный и обливаясь потом суперинтендант, поздравляю вас, ваша охрана служит на славу.
Безмо побледнел, принимая эти слова за иронию, предвещавшую дикий гнев.
Но Фуке отдышался и жестом подозвал часового, а также сержанта, потиравших плечи в местах ушибов.
— Двадцать пистолей часовому, — приказал од, — пятьдесят пистолей сержанту. Поздравляю вас, господа; я замолвлю за вас словечко перед его величеством. А теперь давайте побеседуем с вами, господин де Безмо.
И под одобрительный шепот
Безмо уже дрожал от стыда и тревоги. Последствия утреннего посещения Арамиса начинали, казалось, сказываться, и притом такие последствия, которые и впрямь должны были ужасать человека, состоящего на государственной службе.
Стало еще хуже» когда Фуке, глядя на коменданта в упор, резко спросил:
— Сударь, вы видели сегодня утром господина д'Эрбле?
— Да, монсеньер.
— И вам не внушает ужаса преступление, в котором вы принимали участие?
«Ну, начинается!» — подумал Безмо.
— Какое преступление, монсеньер? — пробормотал он.
— Преступление, за которое вас подобает, сударь, четвертовать; подумайте хорошенько об этом. Впрочем, теперь не время обрушивать на вас гнев. Сейчас же ведите меня к вашему узнику.
— К какому узнику? — задрожал Безмо.
— Вы притворяетесь, что ни о чем не осведомлены, Превосходно, это самое лучшее, что вы можете сделать. Если бы вы признались в том, что сознательно участвовали в столь потрясающем деле, вам был бы конец. Но я сделаю вид, что верю в ваше неведение.
— Умоляю вас, монсеньер…
— Хорошо, ведите меня к вашему узнику.
— К Марчиали?
— Кто такой Марчиали?
— Это арестант, привезенный сегодня утром господином д'Эрбле.
— Его зовут Марчиали? — удивился суперинтендант, смущенный наивной уверенностью Безмо.
— Да, монсеньер, он здесь записан под таким именем.
Фуке проник своим взглядом до глубины души коменданта этой знаменитой королевской тюрьмы. С проницательностью, свойственной людям, облеченным на протяжении многих лет властью, он прочитал в этой душе искреннее недоумение. Впрочем, посмотрев хотя бы одну только минуту на эту физиономию, можно ли было подумать, что Арамис взял подобного человека в сообщники?
— Это и есть тот самый узник, — спросил Фуке у Безмо, — которого господин д'Эрбле увез третьего дня?
— Да, монсеньер, — И которого он привез сегодня утром обратно, — живо добавил Фуке, тотчас же постигший сущность плана епископа.
— Да, да, монсеньер. Если монсеньер приехал затем, чтобы взять его у меня, я буду бесконечно признателен монсеньеру. Я и так уже собирался писать по поводу этого Марчиали.
— Что же он делает?
— С самого утра я в высшей степени недоволен им; у него такие припадки бешенства, что кажется, будто Бастилия не выдержит и готова обрушиться.
— Я действительно избавлю вас от него, — заявил Фуке.
— Ах, тем лучше!
— Ведите же меня в его камеру.
— Вы все же дадите
— Какой приказ?
— Приказ короля.
— Подождите, я вам подпишу его.
— Этого для меня недостаточно, монсеньер; мне нужен приказ короля.
Фуке сделал вид, будто чрезвычайно рассержен.
— Вы принимаете столько предосторожностей, когда дело идет об освобождении этого заключенного, но покажите-ка мне приказ, на основании которого вы уже отпускали его отсюда!
Безмо показал приказ об освобождении шотландца Сельдона.
— Сельдон — это не Марчиали, — сказал Фуке.
— Но Марчиали не освобожден, монсеньер, он здесь.
— Вы же говорите, что господин д'Эрбле увозил его и затем привез снова?
— Я не говорил этого.
— Вы сказали об этом с такой определенностью, что мне кажется, будто я и сейчас еще слышу, как вы произносите эти слова.
— Я обмолвился.
— Господин де Безмо, берегитесь!
— Я ничего де боюсь, монсеньер, у меня отчетность в полном порядке.
— Как вы смеете говорить подобные вещи?
— Я бы сказал то же самое и перед богом. Господин д'Эрбле привез мне приказ об освобождении шотландца Сельдона, и Сельдон выпущен на свободу.
— Я вам говорю, что Марчиали также был выпущен из Бастилии.
— Это требуется доказать, монсеньер.
— Дайте мне увидеть его.
— Монсеньер, тот, кто правит всем королевством, должен бы знать, что посещение заключенных без разрешения короля не дозволено.
— Но господин д'Эрбле… он-то входил к заключенному!
— Это тоже требуется доказать, монсеньер.
— Еще раз, господин де Безмо, будьте осторожны в выборе слов.
— За меня мои дела, монсеньер.
— Господин д'Эрбле — конченый человек.
— Конченый человек! Господин д'Эрбле? Непостижимо!
— Вы станете отрицать, что подчинились его влиянию?
— Я подчиняюсь, монсеньер, лишь правилам королевской службы; я исполняю свой долг; предъявите мне приказ короля, и вы войдете в камеру Марчиали.
— Послушайте, господин комендант, даю вам честное слово, что, если вы впустите меня к узнику, я в ту же минуту вручу вам приказ короля.
— Предъявите его немедленно, монсеньер.
— Вот что, господин де Безмо. Если вы сейчас же не исполните моего требования, я велю арестовать и вас, и всех офицеров, находящихся под вашей командой.
— Прежде чем совершить это насилие, монсеньер, соблаговолите принять во внимание, — сказал побледневший Безмо, — что мы подчинимся лишь приказу его величества. Так почему же вы не хотите достать приказ короля, чтобы увидеть этого Марчиали, раз вам все равно придется добыть королевский приказ, чтобы причинить столько неприятностей ни в чем не повинному человеку, каковым является ваш покорный слуга? Обратите ваше милостивое внимание на то, что вы пугаете меня до смерти, монсеньер; я дрожу; еще немного, и я упаду в обморок.