Виктор из светской бригады
Шрифт:
— Но надо знать и сигнализационное устройство, чтобы предупредить тревожные звонки, когда станем открывать дверь.
— Да, но сигнализация строилась с учетом нападения извне. К тому же внутри дома сигнализационное устройство не скрыто и его легко вывести из строя. После этого мои люди свяжут телохранителей, застав их, скорее всего, спящими, а у нас с вами будет время спокойно перерыть все кабинеты, где, вероятно, спрятана наша добыча. Вот таков план. Как вы его находите? Идет?
— Идет!
Они пожали друг другу руки более крепко и с большим дружелюбием, чем в первый раз.
Несколько дней, которые предшествовали экспедиции, были замечательным периодом для Виктора. Он смаковал свой будущий триумф, что, впрочем, не мешало ему быть крайне осторожным. Он ни разу не вышел из дома. Он не отправил ни одного письма. Ни разу не позвонил по телефону. Таким образом он хотел внушить де Бриссаку наибольшее доверие и благодаря этому занял свое настоящее место. Компаньон — да, но не друг.
Но какую глубокую радость доставляло Виктору наблюдение за своим страшным соперником, изучение его метода, сама возможность видеть рядом человека, о котором столько говорили, совершенно не зная его. И какое глубокое удовлетворение испытывал он, войдя наконец, после стольких маневров, в активную жизнь де Бриссака и констатируя, что тот не чувствовал к нему и тени недоверия и посвящал его в детали своих планов.
Иногда Виктор беспокоился.
«Не играет ли он? Не попасть бы мне самому в западню, которую я ему готовлю. Можно ли допустить, что человек такого масштаба даст себя обмануть?»
Но нет. Де Бриссак ни о чем не подозревал. Виктор имел в этом отношении множество доказательств, и в том числе самое веское: поведение Александры, с которой он проводил большую часть дня.
Она утратила свою скованность, была веселой, сердечной и признательной ему за то, что он снял с нее бремя подозрений.
— Ну, теперь я знаю, что ответить, если меня об этом спросят.
— А кто вас станет допрашивать?
— Разве можно за что-нибудь ручаться?
— Можно. У вас есть друг, де Бриссак, который не позволит, чтобы вас кто-нибудь обидел.
Она промолчала. Виктор иногда даже спрашивал себя, в самом ли деле де Бриссак был ее любовником, настолько она временами была безразличной ко всему и рассеянной. Не рассматривала ли она его главным образом как товарища по опасному делу, более способного, чем кто-нибудь другой, доставить ей острые ощущения? Не престиж ли имени Люпена привлек ее к нему и около него удерживал?
Он даже не сдержал своего раздражения.
Александра без малейшего стеснения начала смеяться.
— Знаете ли вы, почему я расточаю все мои любезности на этого господина? Чтобы добиться у него разрешения сопровождать вас завтра. Так нет, он мне в этом отказывает! Женщина, видите ли, только обуза… Все может сорваться в ее присутствии… Есть опасности, которых надо избегать… И, наконец, еще куча отговорок.
Ее страстный взгляд умолял Виктора.
— Убедите его, дорогой друг! Я так хочу идти туда… Именно потому, что я люблю опасность… Даже не опасность, а страх. Да, страх… Ничего так не кружит голову… Я презираю трусов. Но этот страх — совсем другое дело.
И Виктор полушутя обратился к де Бриссаку:
— Я думаю, что лучший способ излечить ее от этой любви к страху, это показать, что каковы бы ни были обстоятельства, они недостаточно ужасны, чтобы внушить страх.
— Ба! — весело воскликнул де Бриссак. — Пусть будет так, как она хочет… Тем хуже для нее!
3
Назавтра, сразу после полуночи, Виктор ожидал остальных при выходе из дома.
Вскоре к нему присоединилась Александра, веселая, одетая в серое, скромное платье.
В нем она казалась совсем юной, всем своим видом как бы показывая, что не боится предстоящего приключения, а считает его увеселительной прогулкой. Но одного взгляда на ее побледневшее лицо было достаточно, чтобы понять, что это оживление лишь маскирует ее подлинное состояние.
Она показала Виктору крохотный флакончик.
— Противоядие, — пояснила она, улыбаясь.
— Противоядие? Против чего?
— Против тюрьмы. Смерть я приму, но камеру — ни за что.
Он вырвал у нее флакон и, вылив его содержимое на землю, заметил:
— Ни смерти, ни камеры.
— На чем основано такое предсказание?
— На одном. Не надо опасаться ни смерти, ни тюрьмы, если в деле участвует Арсен Люпен.
Она пожала плечами.
— Непобедимых нет.
— Но надо проникнуться к нему абсолютным доверием.
— Да… — согласилась она. — Но вот уже несколько дней у меня предчувствия… Плохие сны…
В этот момент появился Антуан де Бриссак. У него был уверенно-сосредоточенный вид человека, закончившего последние приготовления к важному делу.
— Так вы настаиваете? — обратился он к Александре. — Вы знаете, что придется подниматься по лестнице и у вас может закружиться голова?
Она промолчала.
— А вы, дорогой друг? Вы в себе уверены?
Виктор тоже ничего не ответил.
И они отправились в путь по пустынным улицам Нейи. Они не разговаривали. Александра шла между ними упругим размеренным шагом.
Звездное безоблачное небо… Дома и деревья купались в лунном свете…
Они повернули на улицу Шарль Лаффит, параллельную бульвару Майо. С улицы до бульвара тянулись дворы и сады, где темнели серые массивы домов. Кое-где еще светились окна.
Теперь они шли вдоль ограждавшего одно из владений дощатого забора, через отверстия которого можно было разглядеть деревья и обширный пустырь.
Полчаса они выжидали, чтобы быть уверенными, что никакой запоздалый прохожий не помешает им. Потом, пока Виктор и Александра стояли на страже, де Бриссак открыл отмычкой замок на калитке и они один за другим проникли внутрь отгороженного пространства, оказавшись на пустыре.