Вилла в Лозанне
Шрифт:
«Когда все это случилось?» — спрашивал Рокотов.
«29 марта», — отвечала Вера Сергеевна.
«Успели ли вы известить о провале Центр?» — писал он.
«Нет, — взяв у жены карандаш, писал Герберт. — Ночью у меня был сеанс связи, я передал в Центр информацию. После этого, конечно, сжег все записи. А утром, когда Эрика ушла в школу, они ворвались. Дома оставалась Вера. Я был в университете».
«Сколько их всего, по вашему мнению?» — «Мы видели четырех, одна — женщина, несомненно, немка, но, по-видимому, шайка больше». — «В подвале виллы всегда остаются двое? Эти тоже немцы?» — «Да, двое мужчин. Они там дежурят по очереди: один спит, второй бодрствует. Герберт говорит, что эти тоже, безусловно, немцы — очень чистое произношение, хотя один хорошо говорит по-французски». —
Из переписки с Кинкелями у Рокотова сложилась вполне ясная картина случившегося и тех драматических обстоятельств, в которых, как в тисках, находились вот уже второй месяц радист разведывательной группы и его связная. Были в этой картине кое-какие белые пятна, не хватало деталей, но главное высветилось совершенно отчетливо. Остальное Леонид надеялся уточнить при следующих свиданиях, а также в ходе будущих событий.
Сам захват радиоквартиры агентурой врага произошел при таких обстоятельствах.
Утром 29 марта профессор Кинкель поехал на своей машине в Лозаннский университет, где он читает лекции по экономике. Девятилетняя Эрика ушла в школу. Вера Сергеевна, как обычно, занималась дома хозяйством: от помощи служанки она давно отказалась из опасений, что та может случайно обнаружить передатчик и донести в полицию. Часов в одиннадцать человек в полицейской форме позвонил у ворот и на вопрос госпожи Кинкель ответил, что ему необходимо переговорить с мадам конфиденциально. В появлении представителя власти не было ничего чрезвычайного: с началом войны полицейский контроль в стране усилился, и ее сотрудники шныряли по всей Лозанне, наведываясь и в этот дачный район. Вера Сергеевна сказала, что мужа нет дома и вряд ли она сможет быть чем-либо полезной господину сержанту, однако полицейский, улыбаясь, возразил: начальство поручило ему побеседовать именно с ней, а не с профессором Кинкелем. Теряясь в догадках, хозяйка провела настойчивого гостя в дом.
Здесь этот человек (он прекрасно говорил по-французски и никаких подозрений не внушал) сразу заявил, что дело, с которым он пришел, касается благополучия семьи госпожи Кинкель, она должна спокойно выслушать то, что ей будет сообщено, отнестись к этому со всей серьезностью и не делать глупостей, иначе будет плохо. Затем сержант велел посадить собаку на цепь в саду и впустить двоих, как он сказал, агентов полиции — они уже дожидаются. Из окна Вера Сергеевна увидела, что возле ворот, на улице, действительно кто-то стоит. Предчувствуя злой умысел, она сказала, что не станет никому открывать калитку и требует, чтобы пришедший сейчас же покинул ее дом, в противном случае она позвонит в полицию. И направилась к телефону. Мнимый полицейский, выхватив револьвер, загородил ей дорогу.
Он закричал, что таким поведением мадам ставит под угрозу жизнь собственной дочери — Эрики, которая находится в их руках; как раз об этом пойдет речь, когда здесь появятся те двое, что ожидают у ворот, а он-де не уполномочен вести разговор. От страха за Эрику голова у Веры Сергеевны пошла кругом. Она бросилась к двери кликнуть огромного пса, которого привязала в саду, но тотчас передумала: верный Джозеф не поможет, если дочь и вправду попала в руки каких-то негодяев. Нужно прежде всего убедиться, не лжет ли этот долговязый тип в очках в золотой оправе, подлым образом проникший в дом. А если он говорит правду? Вере Сергеевне не осталось ничего иного, как выполнить его приказание — открыть калитку тем двоим. Один из них был мужчина с медведеподобной внешностью и неприятным, угрюмым лицом, второй оказалась женщина — рослая крашеная блондинка с пышным бюстом.
От этой женщины, говорившей по-французски с дурным произношением, Вера Сергеевна и узнала, что произошло с ее девочкой и в какую беду попали она сама и Герберт. Крашеная красотка вела себя с хозяйкой дома ласково, пытаясь изобразить сострадание, взывала к ее материнским чувствам. А с напарниками держалась властно, и те слушались ее беспрекословно. Впоследствии Вера Сергеевна убедилась, что белокурая немка действительно является какой-то их начальницей. Называет она себя Магда, но это, безусловно, не настоящее ее имя.
Блондинка со спокойной улыбкой объяснила Вере Сергеевне, что с ней разговаривает сотрудница германской разведки: тем, кого она представляет, доподлинно известно, что мадам Кинкель и ее муж являются русскими агентами, их вилла служит радиоквартирой, отсюда зашифрованные сведения передаются в Москву. Эту информацию получает у известного ей человека мадам Вера, она связная, а радирует, очевидно, ее муж Герберт Кинкель. Мадам может не сомневаться, сведения у них абсолютно точные, даже не стоит искать передатчик, хотя вот, кажется, эти расторопные парни, которые знают свое дело, уже нашли его. (В это время перерывшие все в комнатах агенты извлекли из тайника в кабинете Герберта радиопередатчик, вмонтированный в патефонную коробку, и с издевательскими ухмылками поставили его на стол перед Верой Сергеевной.) «Ну, теперь мадам, вероятно, понимает, что имеет дело с серьезными людьми?» Крашеная блондинка рассмеялась.
Так называемая Магда сообщила, что они знают, с кем встречается для получения разведывательных сведений госпожа Кинкель; немка правильно описала наружность связного, указала часы и места их свиданий и добавила, что этот человек служит в контрразведке. Затем с точностью до минут указала время радиосеансов Герберта, то есть время выхода его в эфир для связи с Центром. Вера Сергеевна ни слова не произнесла в подтверждение, но это, конечно, не могло уже ничего изменить. Налицо был полный провал, и в руках немцев оказалась Эрика.
Служба безопасности рейха, продолжала Магда, не может допустить, чтобы кто-либо, пусть даже граждане нейтральной страны, наносил ущерб военной мощи великой Германии, помогая ее врагу — России. А чета Кинкель именно этим и занимается и, кстати, занимается этим тайком, во вред своей же стране, защиту которой от большевистской заразы, как и всей Европы, взяла на себя доблестная германская армия.
Надеемся, госпожа Кинкель понимает, продолжала немка, что иного выбора в такой ситуации у службы безопасности не было. Конечно, есть еще один путь: осведомить о запрещенных подпольных радиопередачах здешние власти, и почтенных супругов тотчас же арестуют. Однако это не решает всех проблем: ведь репрессивные меры властей могут совсем не коснуться других помощников русской разведки, в особенности людей, поставляющих военные сведения, то есть тех, кто находится в самой Германии. И где гарантии, что эти ублюдки и предатели немецкой нации опять не займутся своим мерзким делом, как только русские введут в действие другой радиопередатчик? Нет, арест Кинкелей не удовлетворил бы полностью интересов безопасности рейха, разглагольствовала Магда, сидя за столом перед Верой Сергеевной.
Немецкой разведке, продолжала грудастая защитница великой Германии, пришлось взять дело в свои руки. И вот итог. Как коллега коллеге, Магда искренне сочувствует мадам Вере, но что поделаешь! Борьба есть борьба, и побеждает сильнейший, не так ли? Однако мадам и ее супругу не в чем винить себя: как разведчики, они работали безупречно, провал не результат их ошибок, а результат искусно выполненной операции их соперником. Впрочем, хватит об этом! Она, Магда, и так рассказала больше, чем следовало, ей еще достанется от начальства, но мадам так располагает к себе, такая очаровательная… Магда будет очень рада, если они найдут общий язык и подружатся — это на пользу ей самой и ее чудесной дочурке. Кстати, о девочке. Магда может поклясться, что ребенок находится в полной безопасности, под присмотром доброго, дисциплинированного сотрудника, между прочим, по профессии он школьный учитель; девочка весела, с ней играют, гуляют, прекрасно кормят, у нее есть все, что нужно ребенку ее возраста. Магда обязательно как-нибудь повезет мадам Веру туда, чтобы мать могла убедиться в правдивости ее слов, но, конечно, это будет зависеть от самой госпожи Кинкель. Если она будет вести себя разумно и воздействует должным образом на своего супруга, то Магда похлопочет перед начальством.