Вино пророчеств
Шрифт:
Прежде чем ответить на вопрос, педагог делает паузу и пристально всматривается в меня, словно желая удостовериться, что имеет дело с разумным существом, а затем еще раз жестко подтверждает свою позицию:
– Это привилегия, что непонтно?!
Это прекрасный новый мир, со своими правилами, в котором лесбиянки лишают традиционные семьи потомства.
– Но дети в такой ситуации лишены привилегии выбирать себе приемных родителей!
– За них решает государство в лице своих представителей.
– Прекрасно, – резюмировал я, – а что делать с теми приемными родителями, которым государство такую привилегию вручило, они ею воспользовались и убили
– Русские дети угрюмы и плохо адаптируются. Почему? Потому что в русских семьях их не развивают эмоционально. Американские семьи, которые берут детей из России, попадают в ловушку. Они полагают, что берут белых ребятишек, а получают медвежат из берлоги.
Про медвежат я от себя. Чтобы было понятно, что она имела в виду. Я завелся и стал приводить статистику убитых в американских семьях приемных детей из России. Я вижу, что ей не нравиться, когда кто-то перехватывает инициативу. Еще пара подобных выступлений, и она вызывает меня к себе в кабинет для персональной беседы. Она дает мне понять, что мне следует взять дополнительные уроки английского, дескать, в моих работах слишком много ошибок и они не отвечают уровню колледжа. Оформление моих отчетов не соответствует стандартам: отступы, там, интервалы, прочий бред. Мне не нужно объяснять дважды, я и так раздражен до предела этой властной и безапелляционной манерой преподавания, которую она усвоила на службе в полиции. Я начинаю понимать, как устроена социальная служба, защищающая детей от домашнего насилия, и какова будет моя роль, доведись мне устроиться туда на работу. Мне придется забирать детей у биологических родителей, отдавать их в сиротские дома, а после их будут перераспределять по семьям, с наименьшим фактором риска, таким как семья моей преподавательницы, например. Я взял свой рюкзак и пошел домой. С меня было довольно.
Из класса студенты выходили подавленными, пряча взгляды, как будто это они убили русского ребенка, а я его адвокат. Но дело вовсе не в этом вечном противостоянии кто лучше: русские или американцы. Дело в том, что здесь, в Америке, этим особенным неординарным людям с нетрадиционной ориентацией дали право не только быть такими, какие они есть, но и право учить традиционно ориентированных родителей, что такое нормальная семья, как правильно воспитывать детей, и, если, по их мнению, ты делаешь это неверно, то они имеют полное право изъять ребенка у биологических родителей и поместить его в семью с особыми взглядами на воспитание. Для этого у них есть суд, полиция, власть, общественные институты, подконтрольные средства массовой информации, формирующие общественное мнение, где уже активно работают адвокаты и представители этой системы.
С четырнадцати лет у подростка полное право на смену пола. Сотрудники специального центра, специалисты которого работают в школах, берут на себя все юридические вопросы и полностью блокируют контакты родителей с ребенком, если у ребенка с родителями возникнут разногласия по поводу его половой самоидентификации. Возможно, я просто переутомился, и это причина того, что я воспринял все слишком драматично. Для меня и впрямь, словно рухнула последняя надежда на адаптацию, которую я лелеял в себе все пять лет жизни в Америке. Я всегда связывал успех с образованием,
В России я предпочитал ездить общественным транспортом, но в Америке без личного автомобиля не обойтись. Здесь общественным транспортом пользуются либо опустившиеся граждане, лишенные прав за какие-то систематические нарушения люди: алкоголики, наркоманы, либо те, у кого нет пары тысяч долларов, чтобы купить себе подержанный автомобиль или оформить кредит. Есть еще убежденные велосипедисты: Портленд город любителей двухколёсного транспорта, которые даже специально приезжают сюда раз в год со всей Америки и соседней Канады, чтобы проехаться по его улицам нагишом. Так они демонстрируют свою любовь к экологии и выражают принципиальный протест против широкого использования двигателей внутреннего сгорания. Добывающие нефтяные компании угрожают человеческой популяции и ставят ее на грань выживания – считают они.
За два с половиной года жизни в Штатах меня ни разу не остановил ни один полицейский. Однажды все же это со мной случилось первый раз. Я был уверен, что ничего не нарушил. Первым делом полицейский заявил, что может меня немедленно арестовать за то, что я не пропустил машину со спецсигналом. Общая сумма штрафов за мою невнимательность составила около семисот долларов: превышение скорости, отсутствие документа, подтверждающего мою страховку и штраф за то, что я не уступил дорогу полицейской машине.
Страховка у меня была – не было лишь бумаги из страховой компании, подтверждающей это, скорость я если и превысил, то незначительно, дорогу не уступил, потому что солнце светило мне в глаза и я не мог видеть специальных сигналов у автомобиля за своей спиной. Одним словом, мне пришлось идти в суд, чтобы доказывать свою правоту, но это оказалось совершенно бессмысленной затеей. Судья встал на сторону шерифа и даже наличие актуальной страховки, которую я предоставил суду, не избавило меня от необходимости оплатить штраф за отсутствие подтверждающего документа на момент остановки моей машины полицейским экипажем.
Кроме того, судья постановил мне пройти курсы по безопасному вождению, так, словно я был злостным нарушителем – так он мстил мне за то, что я не признал своей вины.
Не прошло и года, как в том же самом месте меня остановил другой полицейский патруль, когда я в половине двенадцатого ночи возвращался домой после ночной смены.
Ночью ездить страшновато, особенно если дорога пролегает мимо кладбища. Оружия у меня нет, поэтому стараюсь ездить так, чтобы "на хвосте" никого не было. Если вижу огни сзади, то невольно ускоряюсь, но на этот раз маневр не удался. Через полсотни метров полецейский автомобиль прижал меня к обочине и включил иллюминацию.
– Куда путь держишь? – начал шериф издалека.
– Домой, начальник. Смену отбарабанил, хочу окунуться в атмосферу тепла и уюта.
– Знаешь, за что я тебя остановил?
– Нет, сэр.
– Превышение скорости и игнорирование знака "Стоп" на пересечении улицы.
Я по-дурацки улыбаюсь – не признаваться же ему, что c детства боюсь зомби и кладбищ. Стоим, кстати, у самых, можно сказать, могил, но уже радует то, что разговариваю я все-таки с живым человеком.
– Давай документы.