Вино с печалью пополам. Статьи о русской поэзии
Шрифт:
К «вам» из полуторавековой дали адресуется поэт Языков, говоривший на языке, ничуть и сегодня не устаревшем, к нашему смутному времени лишь набравшем силы.
Вам наши лучшие преданьяСмешно, бессмысленно звучат;Могучих прадедов деяньяВам ничего не говорят;Их презирает гордость ваша.Святыня древнего Кремля,Надежда, сила, крепость наша —Ничто вам! Русская земляОт вас не примет просвещенья,Вы страшны ей: вы влюбленыВВ конце – отсыл к известному высказыванию хана Мамая, который, по преданию, именно так объяснял своё поражение на Куликовом поле: «Велик русский Бог!»
Оказалось, более страшных слов для тогдашних московско-питерских болотных, и найти было нельзя. Такое ощущение, что это же – слово в слово – мог сказать Пушкин, который, увы, к тому моменту уже семь лет лежал в землице на Святогорском холме, у стен Успенского храма. Но он успел из Михайловского в 1824 г. незнакомому, совсем молодому поэту (что вы, на целых четыре года моложе Пушкина!), адресовать своё сочинение «К Языкову», где говорил без обиняков, на века: «Клянусь Овидиевой тенью: Языков, близок я тебе».
«Спасибо тебе за похвалы, которыми ты награждаешь меня за моё стихотворение “К ненашим”. Получил ли ты другое в этом же роде – послание к К. С. Аксакову («Прекрасны твои песнопенья живые…», от 31 октября 1845 г. – С.М.) – писал Языков Гоголю. – …Оба эти мои детища наделали много разных сплетней и разъединений в обществе, к которому и ты принадлежал бы, если б ты был теперь в Москве, т. е. в том кругу, где я живу и движусь. Некие мужи важные и учёные, старые и молодые, до того на меня рассердились, что дело дошло бы, дескать, до дуэли, если бы сочинитель этих стихов не был болен. Вот каково! Страсти ещё волнуются и кипят, а мои грозные супостаты удовлетворяются тем, что пересылают мои стихи в Питер, в “Отечественные записки”, где меня ругают как можно чаще, стихи мои пародируют и печатают эти пародии. Само собою разумеется, что эти на меня устремления и этот беззубый лай нимало не смущают меня и что я продолжаю своё».
И ещё: «Речь идёт о здешних, московских особах, которым не нравятся лекции Шевырёва и потому они лгут и клевещут на него во всю мочь… Всё личное достоинство их поддерживается в глазах так называемого “большого” света только их презрением ко всему отечественному».
Николай Васильевич скоро и сам дождётся обструкции со стороны тех же «ненаших»; после 1846-го, выхода в свет гоголевского сочинения «Выбранные места из переписки с друзьями», они закружатся, эти «бесы разны».
Стрела Языкова попала в болевую точку, в общественный нерв, в «люд заносчивый и дерзкой», в «опрометчивый оплот, ученья школы богомерзкой».
Языков писал брату: «…Эти стихи сделали дело, разделили то, что не должно было быть вместе, отделили овец от козлищ, польза большая!.. Едва ли можно назвать духом партии действие, какое бы оно ни было, противу тех, которые хотят доказать, что они имеют не только право, но и обязанность презирать народ русский… Лекции Шевырёва возбуждают их злость… тем, что в этих лекциях ясно и неоспоримо видно, что наша литература началась не с Кантемира, а вместе с самою Россией. А в защите правого и, могу сказать, чистого и даже святого дела – я никакой низости не вижу, какова бы форма этой защиты ни была: есть то дух Божий и дух льстечь».
Гоголь же в восхищении писал Языкову, что сам Бог внушил тому «прекрасные и чудные стихи “К ненашим”… Душа твоя была орган, а бряцали на нём другие персты. Они ещё лучше самого “Землетрясенья” и сильней всего, что у нас было писано доселе на Руси… Бог да хранит тебя для разума и вразумления многих из нас». Стихотворение Языкова «Землетрясение» (1844) и Жуковский считал одним из лучших в русской поэзии.
Сегодня нам внятно, отчего Языков был отодвинут на обочину общественного сознания, почему его полемические антилиберальные опусы были запрещены к публикации.
«Белинский совершенно беспощадно бил по Языкову, и именно потому, что прекрасно понимал его огромную силу и понимал то значение, какое имела его поэзия в боевом арсенале противников, – писал М. К. Азадовский, – …но за всем этим вставала и иная, для него более существенная сторона – политическая».
Вскоре после стихотворения «К ненашим» Языков написал «К Чаадаеву» – одно из самых острых стихотворений в цикле. (В 1845-м последовали послания «П. В. Киреевскому», «С. П. Шевырёву», «А. С. Хомякову»).
В письме к брату Александру от 27 декабря 1844 г. Языков поясняет: «В нашем кругу теперь волнение чрезвычайное, волны едва не хлещут друг друга… Ч, даже Ч колеблется и выходит из себя: лекции Ш сильно его раздражают и проч. Впрочем, ему и достаётся за дело: вообрази себе, до чего он избалован поддакиваниями и подтакиваниями его нелепейшим выходкам на всё наше, что на днях, на вечере у Павлова, громогласно назвал Ермолова шарлатаном!.. Я пришлю тебе стихи, написанные мною к Ч. Не правда ли, что этакая его наглость есть оскорбление общенародное, личное всем и каждому!! И что “почто молчать?”».
Вполне чужда тебе Россия,Твоя родимая страна!Её предания святыяТы ненавидишь все сполна.Ты их отрекся малодушно,Ты лобызаешь туфлю пап, —Почтенных предков сын ослушной,Всего чужого гордый раб!Своё ты всё презрел и выдал,Но ты ещё не сокрушён;Но ты стоишь, плешивый идолСтроптивых душ и слабых жён!Ты цел ещё: тебе донынеВенки плетёт большой наш свет,Твоей презрительной гордынеУ нас находишь ты привет.Как не смешно, как не обидно,Не страшно нам тебя ласкать,Когда изволишь ты безстыдноСвои хуленья изрыгатьНа нас, на всё, что нам священно,В чём наша Русь еще жива.Тебя мы слушаем смиренно;Твои преступные словаМы осыпаем похвалами,Друг другу их передаёмСтранноприимными устамиИ небрезгливым языком!А ты тем выше, тем ты краше:Тебе угоден этот срам,Тебе любезно рабство наше.О горе нам, о горе нам!Эти строки восхищали даже М. Жихарева, племянника Чаадаева, именно он получил их от Хомякова и опубликовал впервые в 1871 г. в «Вестнике Европы». «Вот это послание и по достоинству поэтическому, и по одушевлению гнева, и по глубокой, томительной патриотической тоске, и по блеску и звону стихов (выделено мной – С.М.) чуть ли не самое прекрасное из всех, вышедших из-под столько знаменитого, в своё время, пера Языкова», – писал Жихарев. Какие блестящие, конгениальные слова!