Винтерфилд
Шрифт:
Выпили за нее, мужчины — стоя.
— Не дамское! — фыркнул Романо. — Детское, вы хотели сказать? Вот у нас на Юге — вино! Глоток — и полный рот огня и перца и искры из глаз. Террасы и окна плывут, будто в вальсе. Хлипки вы тут, на Севере!
— Еще? — только и спросил лорд Грэй, странно улыбаясь.
Романо протянул ему бокал. Лорд Грэй наполнил оба, и они снова выпили. По его знаку из-под лестницы гуськом вышли четыре музыканта со скрипками и флейтами, сели у стены, и музыка полилась, омывая застолье.
— Расскажи мне о Юге, Романо, — попросила Лея.
Тот изящно поклонился ей и сладко вздохнул.
— Юг! — сказал он. — У нас там купцы из дальних стран, иноземная речь, запах пряностей, белопарусные
Лея засмеялась негодованию в его голосе.
— Под пологами они спят, дабы их заживо не сожрали москиты, тучами влетающие в распахнутые окна, — скрупулезно уточнил лорд Грэй. — А закрыть окна невозможно ввиду смертельной духоты. Еще вина?
Романо коротко кивнул.
— Да, разумеется. Но если учесть, что женщины — цветы…
— Так чему же удивляться, если мухи по ним ползают?
Певец Юга поперхнулся. Лея поглядела на лорда Грэя неодобрительно, но тот, казалось, был вполне доволен собой и продолжал мерзким тоном: — А касательно убийц страсти, я не знаю худшего из них, чем влажная южная ночь, когда и без того все мокрые, в липком поту, и любое прикосновение друг к другу способно вызвать лишь отвращение. На базарах полно ворья, в воздухе висит пыль, вода дурная, малярийные испарения над болотами, холера, чума и оспа, зима слякотная, ветреная и промозглая, дождь вперемешку с мокрым снегом, и от безделья сойдешь с ума. А помимо всего прочего, женщины у них не правят и не наследуют имущество.
— Будто у вас наследуют! — воскликнул Романо.
Лорд Грэй усмехнулся.
— Моя вдова или дочь могли бы унаследовать Винтерфилд, и никакой сколь угодно близкий родственник мужского пола их отсюда бы не вышвырнул.
Лея опять не знала, смеяться ей или возмущаться.
Романо явно не в силах был противостоять безжалостному натиску, а ей не хотелось давать в обиду уязвимого рыцаря Цветов. В конце концов, за платье, как бы хорошо оно ни было, плачено деньгами, а за сказку в ее комнате — душой и любовью. В пику лорду Грэю она предложила выпить за Юг, что и было сделано.
— Вряд ли я скажу так же красиво, — сказала она, улыбаясь Романо. — Про Юг мы слышали, Север — видели. Я с Запада, тоже из приморья. Мы небогаты, нет у нас каменных дворцов, даже маленького замка нет, а поместье похоже на большую мызу. Ее унаследует старший брат, а остальные наверно отправятся искать счастья по Европе. Море у нас холодное, по берегу — песчаные дюны и редкие чахлые сосны на них. По ним так славно скакать верхом на рассвете. Воздух пахнет солью. Тоже сыро. Чайки кричат. Мельницы ветряные на холмах. Зимой у самого берега намерзает ледяная кружевная корочка…
Они выпили за Запад, потом-таки за Север, а потом — за Восток, который некому было здесь представить, но им не хотелось его обижать. Торт был чудесен, Лея съела два куска, благо, о корсетах она давно забыла.
Музыканты завели взрыдывающий порхающий вальс, музыка подхватила ее.
— Потанцуем? — спросил Романо.
Несколько месяцев ее не носило по бальному залу.
Разумеется, она хотела. Романо приподнялся, брови его страдальчески сдвинулись, по лицу промелькнуло недоуменное выражение, он вцепился ногтями в доску стола, и ему едва удалось, не осрамившись, аккуратно опуститься на свое место.
— Что за черт? — растерянно спросил он. — Я же трезв, как стеклышко!
Лорд Грэй, улыбаясь, поднялся из-за стола.
— Четыре стороны света — не шутка, мой мальчик, — лживо посочувствовал он. — Могли и ноги отказать. — И поклонился: — Миледи, окажите мне честь…
Лея смущенно подала ему руку и встала. Легкое раздражение от того, что он опять коварно объехал мальчишку, утерев ему нос и указав место, испарилось вместе со способностью соображать, стоило ей ощутить его ладонь на своей спине. Шампанское и вальс — что еще нужно, чтобы вскружить голову? Будучи при дворе, ей доводилось вальсировать бессчетно, однако никогда с нею не было ничего сравнимого. Раньше всегда что-то мешало: опасение наступить на ногу партнеру или позволить ему отдавить свою, его неловкость на внезапных поворотах или его излишнее упоение собственным искусством, когда она боялась не успеть, подвернуть ногу, зацепиться каблуком, налететь на другую пару… прижаться слишком тесно. Мешали масленые взгляды, потные ладони, граничащие с непристойностью комплименты на ухо. Она почти не дышала, когда вальсировала прежде. Она лучше фехтовала, чем танцевала. Но лорд Грэй вел ее, как нес, на согнутой руке, и ей чудилось, будто ноги ее не касаются земли. Ей казалось, что она хорошо танцует, что она красива, что — желанна. Ни слова не было произнесено меж ними, для слов — иное время. Было лишь круговое движение на три такта, слившееся в полосы пламя свечей сквозь слезы, закипавшие в глазах и в горле, твердая рука у нее на поясе и другая, охватившая ее ладонь, слабый запах вина от губ, дыхание в волосах…
Когда он проводил ее до места и отодвинул для нее стул, она обнаружила, что Романе сидит, погрузив тонкие, пальцы в волосы и закрыв лицо руками. Ей захотелось пожалеть его. Может быть, даже обнять. Все-таки, с какой стороны ни взгляни, это был недостойный трюк.
Большой не должен обижать маленького.
— Доброй вам ночи, господа, — сказала она. — Спасибо, лорд Грэй. Романе, у меня нет слов!
И двинулась по лестнице вверх, мерцающая и тихо позванивающая, как сновидение. Ей хотелось остаться одной в комнате, которая ей улыбалась.
16. Ночь откровений
Подойдя к зеркалу, она в упор рассмотрела свое отражение.
— Да ты пьяна, подруга! — сказала она себе. — Охолони. Тебе не нужна скатерть. Тебе с ним еще драться и драться.
Разделась, забралась в постель, свернулась клубком, вытянулась, перевернулась с боку на бок, на живот, обняла подушку, потом двинула ее кулаком в мягкий живот. Ну нет сна. А завтра ведь спозаранку поднимут. Господи, да что ж это такое! Цветы подступали к самой постели, как диковинный лес. Лея еще помучилась немного, вдыхая терпкий аромат медового донника, потом рывком села. Она определила имя своей бессонницы. Она звалась третьим куском торта.
В самом деле, Брего отнес его в буфетную, и он лежит там, огромный, белый, почти нетронутый… А почему бы, собственно, и нет? Она встала, накинула пеньюар, не зажигая света нашарила и отодвинула засов, ощупью спустилась по лестнице и отворила скрипучую, ведущую в буфетную дверь. В нос ей ударила вонь задутой свечи.
— Только не ори, ладно? И не дерись. Я не собираюсь на тебя нападать…
От неожиданности и испуга она прижалась спиной к двери, сердце выбиралось из желудка, куда ухнуло в мгновение ока.