Виринея (сборник)
Шрифт:
Гришка первым в кухню примчался. Сегодня Гришкина компания дежурит. Восемь человек. Четыре девочки на террасе сейчас хлеб раскладывают. Ух и обед сегодня будет! Вчера сговорились кашу манную по-новому сварить. С тыквой. Сами ребята готовили, сами и обед придумывали. Состязались дежурные компании каждый день. Кто лучше накормит. Хлеб не навыкли еще печь. Пекарка была. А остальное все сами.
Дров-то вон гора на день наготовлена! С вечера рубили. Гришка лихо и скоро колол. Мартынов увидал, рощу скроил
— Ага, Песков — хны!
Весь вечер Гришка похвале радовался.
Ну, сейчас все готово. Молоко, кипяток. Хлеб девчата разложили.
И певуче, но властно запел рожок!
— Ту-ру-ру-туру-ру-туру.
Берег скоро усыпало. Разноголосые, разноголовые, синеглазые, черноглазые — всякие. Мылись, плескались, барахтались.
Крякали, ухали мальчишки на своем купальном месте. У пристани девочки купались. Визжали тонко, пронзительно. Но были стриженые, легкие в прыжках. На мальчишек походили.
Второй раз запел рожок.
С озера гомон в дачи хлынул. Девчонки белыми безрукавками замелькали. Голые торсы мальчишек солнцем золотились.
Мчались все на террасу-столовую, как на приступ.
Махонькая черноголовка-девочка прозвенела из толпы!
— Дежурные, чай пить идем.
Гришка, в сером халате кухонном, с террасы-закричал!
— Эй, эй!.. Я стих составил. Слушай-ти-и:
Рожок поет, Чай пить зовет!.
Надточий в ответ рявкнул;
— Не чай, а кофю...
Мартынов тут как тут. Морду скроил и, как дьякон в церкви, пробасил!
— Я без чаю не скучаю, кофю в брюхо наливаю. Графья, не хотите ли кофею?
Смех волной все кругом покрыл. А Мартынов уж на дворе у склада.
— Кто луки разбросал? Хны! Эй, раззявы, прислужников нет. Петруха ФеДяхин, ты вчера в ночное ездил? Еще йто?
Опять скачки устраивали?
Расставив ноги, В землю у склада врос. Завхоз около него тонкие губы поджимал. Жаловался.
— Кучеров не велите нанимать. Николай все в отъезде больше. А это какие хозяева? Перепортят весь скот. Одна слава, что работники!
— Работники — барахло! Научатся. Песков, чего иноходцем с кипятком скачешь? Не видишь, из чайника льется. Хны!
А Песков Анну Сергеевну увидал. Идет высокая, беленькая, тихонькая. На ребят уголком рта дергает, Это улыбка такая у ней.
Ничего и никого Гришка раньше не любил. Все все равно.
А в колонии всех полюбил. Анну Сергеевну больше всех. Как солнышко она. Горы, озеро, лес — хорошо! А солнышко лучше всего. Почему она солнышко? Так. Не знал Гришка. Только, как посмотрит, все кругом краше станет. Как вместе дежурили, таз с помоями с ней, как икону, нес. Мартынов два раза заприметил. Крякнул.
"Растет, мерзавец!" — подумал и "хны" сердито сказал.
Но потом пригляделся. Весна у Гришки. Здоровая, чистая.
Нет хватанья и мути во взглядах. Вся короста шелудивая, от прежних скитаний, отсохла. Нет следов. Здоров. И прояснился.
— Григорий Песков, хны!
Смотрел и за другими зорко. Были с девчонками взгляды нежные. Лысяева Нюрой-болыпой ребята поддразнивали, но не было мутного вожделения, рано созревшего. К девчонкам привыкли. Прикосновения не обжигали. Не было того, что в городах в детских домах часто случалось. Сам дивился.
— Вот она мать-природа и труд! Вылечили. Сколько город на этих детей налепил нечистот. Отмылись. Как надо, как здоровое растут. — Морду скроил, по ногам себя ударил и мыслью закончил: "В свое время хороший приплод дадут".
Терраса широкая гудела. Вся колония здесь. И дети, и воспитатели, и кучер с пекаркой, и прачка со швеей. Взрослых не сразу найдешь. Девять их только в колонии — и сотня детей.
После чаю все в разные стороны партиями рассыпались.
Одна партия в лес грибы собирать на зиму отправилась. Лошадь с телегой тихо по дороге шла. Ребята в траве кувыркались.
Тоненький, легкий, стройной сосенке родня, татарчонок впереди дорогу на грибное место указывал. Первый ходок в колонии.
Все места знал. На ночевку в лес один раз за семь верст ходили; одеяла забыли. Сбегал — одеяла принес. Потом целый день с охотником вприпрыжку без устали ходил. И сейчас шел, точно крылья за спиной помогали. Вдруг остановился и закричал:
— Место! Аида!
За работу принялись.
Другая партия на лодке с песнями отплыла. На тот берег за рябиной ярко-красной. Еще мороз не, хватил ее. На сушку набрать надо. Озеро у берегов шумит, а посредине ни складочки. Ну, день сегодня!
Гришка в третьей партии. С большими самыми, версты за три на ферму, с песнями пошли. Мартынов с ними. Новую дачу отвоевал. Поместье целое. Там постройка шла. Колонисты сарай строили, ямы копали, доски возили, камни таскали, кирками камень долбили. Упорно.
Ноги на работе в кровь избивали, а радость не сгасала от боли. Там Мартынов придумал оранжерею на зиму устроить.
В наробразе смеялись:
— Электрификацию в своей колонии не затеваете ли?
Посмеивался, руки потирал, а заявлял твердо:
— Затеваю. Электрическую машину на зиму поставлю.
Дружно над ним издевались. А машину из губернского города, действительно, привез.
В наробразе дивились;
— Ну, хват!
А ребята говорили:
— Мартынов, это — хны!
И когда Мартынов рассказывал, как колония на всю окрестность засветит, как разбросает три, десять, двадцать таких колоний кругом, дети верили. И по-другому смеялись. От радости. Как смеются, когда дух захватывает.
Гришка думал:
"Всяких людей видал, а этакого нет. Рвач!"