Вирусный маркетинг

Ледэн Марен

Один из ассистентов более предупредителен, чем остальные. Его движения кажутся не такими резкими и механическими. Он стоит справа от монитора и держит компрессы, которыми протирают верхнюю часть тела. Не то чтобы его прикосновения были нежны, но они отличаются. Несчастный! Очевидно, он думает, что облегчает мои страдания. Быть может, он даже воображает, что вносит что-то человеческое в работу этого механизма! Жалкий наемник, он надеется искупить таким образом свою трусость, не в силах ослушаться того, кто отдает приказы.

Я мысленно обращаюсь к нему и пристальным

взглядом даю знать об этом внутреннем монологе.

«Сними перчатки, осмелься пойти наперекор хозяевам! Дотронься голой рукой до моего обнаженного тела, глядя мне прямо в глаза! Почувствуй, какая нежная кожа скрыта под панцирем, которым вы меня сковали! Посмотри, как взывает к поцелуям шея. Как взывает к объятиям покрывшая кожу испарина. Хотел бы ты обладать мной? Вызывает ли у тебя желание мое тело, или ты испытываешь сострадание? А может, и то, и другое? Как же ты жалок!»

Он должен выполнять свою работу жестко — вот все, чего я требую. Я не из тех, чье тело можно гладить рукой в резиновой перчатке. Чем больше этот процесс похож на механизм, тем проще мне его перенести. Чем холоднее и острее сталь их ножниц и щипцов, тем легче мне выдержать их опыты.

«Кем он себя возомнил?»

Настойчивость моего взгляда настораживает человека-в-сером, и он бросает несколько слов Тексье.

Пальцем правой руки он указывает на провинившегося ассистента:

— Переместите номер 11 на позицию 7, номера 11 и 7 должны немедленно поменяться местами, номер 11 слишком медлителен и действует недостаточно точно!

Ассистента действительно заменяют более ловким и перемещают на другую позицию — позади операционного стола, вне моего поля зрения.

Я издаю стон: схватки становятся невыносимо болезненными. Мне все труднее сдерживать крики.

Отчетливо, так, что весь медперсонал поворачивается к нему, страшась нового приказа, человек-в-сером выговаривает:

— Тексье, не вы ли уверяли меня, что эти люди не представляют никакой опасности?

— Больше не повторится. Не беспокойтесь. Мы полностью контролируем эксперимент. Ни один из параметров не остается без внимания, роды проходят наилучшим образом.

Рев человека-в-сером:

— Так значит, вы идиот! Вы отлично знаете, что мы не можем контролировать всю ситуацию, и именно поэтому я принимаю меры предосторожности!

— Тем не менее, вы…

Он не дает Тексье закончить.

— Последние годы мы терпим сплошные неудачи! Мы управляем техническими аспектами, но она… она не только наша главная надежда на успех, но и главный источник наших бед. Мы не можем допустить потерю содержимого! Следите за своими людьми, за это я вам и плачу. Ясно?

Тексье покорно опускает голову:

— Все ясно, Хозяин!

— И прекратите называть меня Хозяином или Сахаром! Немедленно!

Он искоса смотрит на остальных членов команды и продолжает:

— А лучше вообще никак меня не называйте. Я прекрасно знаю, когда вы обращаетесь ко мне, особенно если это необходимо! Все, тема закрыта. Что там у Леара? Как реагируют молекулярные компьютеры? Сообщите данные об уровне лейкоцитов!

Приказ

выполняет Тексье, усердный прислужник, сознающий, что всю жизнь будет вынужден оставаться пешкой, и ищущий свободы действий, чтобы утолить свою жажду власти. Он бросает быстрый взгляд на Джона Манкидора, затем выписывает требуемые цифры и протягивает листок ему.

Боль становится острее. Должно быть, с того момента, как мы здесь заперлись, прошло уже три или четыре часа. Меня удивляет, что до сих пор не сделано ничего для ускорения появления ребенка. На этот раз они поразительно терпеливы! Такая смена тактики раздражает меня. Мне хочется покончить с этим прямо сейчас. Схватки раздирают живот.

Я кричу.

Мое нынешнее положение отражается в каждой клеточке тела. Я очень отчетливо ощутила разницу, когда проткнули плодный пузырь. Чувствительность нервных окончаний достигла наивысшей точки. Волны, расходящиеся по моим конечностям и позвоночнику, заставляют бешено метаться иглу осциллографа. Мозжечок, взбудораженный нанороботами, вызывает в затылке какой-то непрерывный гул. Плод опускается, и его голова — или таз, этого я не знаю, — всем весом давит на паховый серп, будто что-то тянет ребенка наружу.

— Раскрытие шейки матки девять сантиметров.

Леар все еще царапает мне стенки влагалища! От боли во время схваток я забыла даже о пронырливых пальцах, раздражающих мою слизистую.

— Пульс сто семьдесят, давление сто шестьдесят на пятьдесят. Сердечный ритм в норме!

Несколько секунд назад они получили прямой доступ к ребенку и теперь с возбуждением приступили к анализам.

Финхтер оборачивается к человеку-в-сером:

— Структура ДНК не нарушена. Деятельность электроклеточных автоматов стабильная, в ходе развития нервной системы нейротранзисторы сохранились.

Браун дополняет отчет:

— Анализ объединения электронных автоматов с нейронами пока не может быть проведен с большой точностью. И все-таки, похоже, что в кремниевой основе произошли едва заметные изменения по сравнению с тем, что мы планировали на момент инъекции в спинной мозг два месяца назад.

Человек-в-сером поднимается с кресла с нахмуренными бровями и обеспокоенным видом, за ним следует Манкидор. Он в панике хватает Брауна за предплечье.

— Продолжайте!

— Видимо, теперь объединение, обеспеченное наномашинами, не позволяет окончательно установиться разности между подвижностью электронов кремния и ионов амниотической жидкости.

— Яснее, Браун, яснее! Каковы последствия такого отклонения? Как это повлияет на содержимое?

— Об этом мне ничего не известно. Возможно, это лишь временное явление, связанное с прорывом плодного пузыря или с потугами. Откуда нам знать, как реагируют все клетки тела младенца? Мы не можем контролировать все!

Человек-в-сером открывает рот, словно собираясь задать новый вопрос, но передумывает и, бормоча что-то сквозь зубы, возвращается на свое место. Браун пожимает плечами. Он снова успокаивается и продолжает излагать.