Шрифт:
XXXI. ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ
Сабреташ сначала побежал в аптеку заказать микстуру, потом вернулся к Вишенке. Больная, протянув руку навстречу своему другу, сказала:
— У вас веселый вид, дядя, глаза ваши не такие скучные, озабоченные, как сегодня
— Хорошо, дитя мое, но прежде надо принять эту микстуру.
— Хорошее известие, лучше всех микстур. Я уверена, друг мой, что у вас не было работы, о теперь отыскали.
— Да, малютка, это — правда, то есть не то, чтобы не было работы, я не знал.
— О! Не выдумывайте, работы совсем не было, но вы скрывали, чтобы я не беспокоилась, а я угадала.
— Ну, все равно! Верно то, что теперь я спокоен. Я встретил честного человека, служившего на военной службе, он мне дал свой адрес, выказал ко мне большое участье. Это меня наводит на мысль, что до сих пор я еще и не взглянул на адрес, так спешил к вам.
Сабреташ вынул из кармана карточку и прочел адрес: Господин Дюмарсель, улица Ферм-де-Матюрин, дом № 12.
— Я никогда не слышала от вас этой фамилии, — заметила Вишенка.
— Правда. Я было совсем его потерял из виду.
— Вы знали этого господина в Африке?
— Да, то есть нет, я знал его во Франции, но все равно, важно то, что он желает мне добра, хочет быть полезным. В скором времени пойду к нему.
Сабреташ, стараясь избегнуть объяснения насчет этого знакомства, берет фуражку и уходит, будто на работу. Молодая девушка угадывает, что он хочет что-то утаить от нее, но прекращает свои расспросы, понимая его скрытность.
По случаю наступившей зимы и увеличения расходов полученные деньги были необходимы Сабреташу. В то же время он всюду искал работы, не решаясь идти к своему благодетелю до тех пор, пока не выручит, чем заплатить ему долг. Может быть, Сабреташ в этом случае был слишком деликатен, но гордость и своего рода щепетильность всегда простительна у бедных и несчастных людей.
Отставной солдат ни от какого труда не отказывался, лишь бы добыть денег; и так он с удовольствием однажды взялся помогать поденщику пилить и колоть дрова.
— Я очень рад! — сказал Сабреташ, пожимая руку поденщика. — Я так люблю пилить дрова, мог бы с утра до ночи этим заниматься, пусть только знать, что больная моя ни в чем не нуждается. Только нет у меня снарядов для этой работы.
— У меня все есть для двух работников. В этом затруднений не будет.
— В таком случае работа у нас закипит! Увидишь, брат, что я не ленив.
Спустя четверть часа Сабреташ на дворе одного дома стоял уже за делом и так усердно работал, что поденщик, пиливший с ним вместе, несколько раз ему говорил:
— Отдохни маленько… весь в поту… нельзя ж так надрываться.
— Ничего!., ничего!.. Немножко жарко, но ничуть не устал.
С таким же рвением весь день проработал Сабреташ, не взглянув ни разу на улицу, хотя подле него были растворенные ворота. Вдруг вечером громкий знакомый голос раздался на улице:
— Клянусь всеми львами! Сабреташ сделался дровоколом! Возможно ли, брат?
— Ну что тут удивительного, — ответил Сабреташ Петарду, остолбеневшему от изумления. — К чему эти возгласы? Очень просто, пилю дрова, потому что теперь другой работы не имею, а надо же честным трудом добыть себе кусок хлеба. Неужели хуже, по-твоему, колоть дрова, чем клеить стены обоями или играть на шарманке?
— Я этого не говорю, но нахожу, что это тяжелый труд! Доказательство — твоя наружность. Ты так вспотел, несмотря на холод! А как я увидел тебя, старого товарища, за таким непривычным делом, так и себя не помню! Никак не ожидал, поневоле сердце тронуло!
Сказав это, Петард отвернулся и рукавом утер слезы. Сабреташ подошел к нему, потрепал по плечу, протянул руку, которую молодой товарищ горячо пожал.
— Хорошо и то, что я тебя нашел. Знаешь ли, ведь ты очень дурно поступил, скрылся из виду и адреса приятелю не оставил! Что я дурного сделал, что ты и племянница хотели отделаться от моего общества? Разве наговорил глупостей, то надо было меня разбранить, а не уходить так втихомолку. Два месяца не давали никакого о себе известия, а мне до того скучно было без вас, словно десять лет прошло с тех пор, как виделись! Нехорошо, брат! Мне очень за тебя досадно было! Но теперь увидел твой тяжелый труд, и досада прошла, Извини, брат, за все, что говорил тебе. Докажи, что не сердишься, позволь угостить тебя бутылочкой вина, в погребке напротив.
— Сейчас не могу, надо работу закончить.
— Нельзя ли помочь тебе?
— Спасибо, немного осталось. Пойди лучше в погребок и жди меня, я скоро приду.
— С удовольствием, но непременно приходи, не забудь, что я буду ждать тебя.
— Приду, приду. Мни нужно о многом с тобой поговорить.
— А здорова ли барышня?
— Нет, она больна.
— Ах!.. Давно?
— С тех пор, как переехали.
— Что за болезнь?
— Обо всем узнаешь. Пойди, брат, в погребок.
Через полчаса вошел туда и Сабреташ, сел к столу, за которым дожидался его Петард; обтер платком пот с лица и, чокнувшись с товарищем, с наслаждением стал потягивать вино. Петард смотрел на него в умилении:
— Друг ты мой, Сабреташ, как я огорчился, увидев, что ты пилишь дрова! Не то чтобы стыдно было этой работы, считаю это таким же достойным занятием, как и охоту на львов. Но, не находя своего дела, верно, в стесненном ты был положении. И ничего не хотел приятелю сказать, пустился на такую крайность! У меня всегда работы пропасть. Отказываюсь часто. Но я расчетливее, нежели кажется, сто шестьдесят франков уж отложил на черный день. Могу их одолжить другу. Сегодня же, если захочешь, дам тебе эти деньги. Вернешь их когда-нибудь, все равно. Если откажешься, то буду знать, что никогда ты другом моим не был.
Сабреташ дружески пожал руку Петарда:
— Я знал, что ты добрый малый. Твое предложение опять в том меня убеждает.
— Но отвечай, примешь ли его?
— Может быть, не говорю нет.
— Я хочу слышать решительное да.
— Нужно тебе прежде выслушать, что я хотел тебе сообщить. Между честными людьми не должно быть тайны.
— Слушаю. Навострил уши.
— Во-первых, Вишенка не моя племянница.
— Ты не ее дядя?
— Нет! Не мешай говорить. Она именно та девушка из гостиницы близ Немура, про которую я тебе рассказывал. Я случайно встретил ее вПариже… Ох! Как она была несчастна…