Витамины любви, или Любовь не для слабонервных
Шрифт:
Я свернула налево и вместо ведения наблюдения повезла Джуда в парк.
Мы вместе с ним сели на карусель, и я позвонила Рону:
— Она одна, кроме нее никого нет. И… — Я покрутила какую-то ручку, которую не следовало, — камеру заклинило. — Я завтра снова попробую, а до тех пор достану какую-нибудь информацию.
— Черт побери, — расстроился он, будто это касалось его лично.
Я посадила Джуда на качели, потом прокатила его на детской горке. Потом дала молока, как велела Габриелла. Он немного поорал, когда я стала снова запихивать его в коляску, но вскоре успокоился. Сначала я
Я громко произнесла «любовь», но ничего сверхъестественного не случилось. Поэтому я вернулась в офис, где сразу же начала оправдываться:
— По-моему, у бывшего мужа ошибочка вышла, — доложила я Грегу. — Но я не смогла отснять никакого материала, камера сломалась. Можно, я завтра еще раз попробую? Или вечером послежу за домом, — как скажешь.
— Странно. Камера была в полном порядке. Ну, ладно. Вечером подежуришь. Рон, конечно, настроился уже. Но ты мне дешевле обойдешься.
— Без проблем. — Я вытерла под носом. Я даже вспотела. И не только из-за летней жары. Врать Грегу ужасно. Он же профи и легко догадается, что я говорю неправду.
— Кстати, звонила мать ребенка. Я сказал ей, что ты ушла на задание, и с ребенком все в порядке. Ах да, еще звонил твой отец. Судя по голосу, он был чем-то сильно расстроен.
Я смотрела Грегу вслед, пока он шагал к себе в кабинет. Представлял ли он, что натворил?
Габриелла влетела с каменным лицом. Увидела, что Джуд спит, за руку вытащила меня в коридор. Осторожно прикрыв дверь, она тихим зловещим шепотом проговорила:
— Я думала, что могу тебе доверять. Я тебе сказала, специально подчеркнув, чего не следует делать, а ты тут же именно это и сделала. Тебе просто понадобилось воспользоваться моим сыном в интересах твоей дурацкой работы, ты вовсе не хотела просто побыть с ним. Ты не уважаешь никого, ты холодная, злобная эгоистка! Как ты смела, подвергнуть опасности моего ребенка, и это после всего, что я сделала для тебя и твоего идиота Джейсона! Меня от тебя тошнит…
— Но я… — Я сделала попытку посмотреть, закрыта ли дверь в кабинет Грега. Но она оказалась открытой, он смотрел прямо на меня. Я снова обернулась к Габриелле.
— Ему не грозила ни малейшая опасность, Богом клянусь. Но мне, правда, жаль, Габи, что так получилось. Прости меня.
Я старалась дать ей понять, что сейчас не могу говорить, но она была слишком возбуждена, чтобы заметить мои сигналы:
— Знаешь, Ханна, ты напрасно извиняешься. Это ничего не изменит.
После этого она оттолкнула меня с дороги, схватила коляску со спящим в ней Джудом и покатила ее прочь, крепко стиснув челюсти. Я неуклюже, боком пробралась к себе, захлопнула дверь и забормотала, уткнувшись носом в ладони: «Позже ей все объясню». Но в том настроении, в каком Габи была сейчас, не было смысла с ней разговаривать.
Потом я позвонила отцу. Я надеялась, что мое обручение с Джейсоном его обрадует и вернет мне его любовь. По крайней мере, он позвонил сам. Во время нашей последней встрече он решил, что я обманщица, и вышвырнул меня из дома. Он пошел на контакт, и это уже надо расценивать как добрый знак.
Но все оказалось совсем не так.
Он звонил сообщить, что умерла моя бабушка.
Глава 22
В основном моя совесть просыпается, только когда я позволяю себе есть чипсы. Но, получив такое известие, я стала корить себя за то, что так и не навестила бабушку. И тут же себя отругала за такие мысли. Я ведь согласилась сходить к бабушке Нелли вовсе не по доброте душевной. Я согласилась на это, потому что не хотела, чтобы она ушла в мир иной с обидой на меня. А это было нечестно.
— Но ведь у нее был небольшой удар, — сказала я Роджеру в ответ на его сообщение.
— Да, верно, но ее доконал второй.
Странно это прозвучало, но в удрученном состоянии ляпнешь и не такое.
— Бедная мама. Как она перенесла ее смерть? Как правило, мы с отцом не обсуждаем мамины душевные состояния, соблюдая негласное правило: каковы бы они ни были, все они — ее личное дело.
— Она сейчас убирает комнату Нелли.
— О-о!
Это не было ответом на мой вопрос, но я не настаивала. Из его тона стало ясно, что я еще не прощена.
— Скажи, как назывался ее дом престарелых?
— Ханна, я не имею ни малейшего…
— Ладно, обойдусь.
Я позвонила маме на мобильник.
— Алло?
— Мам, это я, Ханна. Мне так жаль, что бабушка Нелли умерла. Как она? — Я совсем спятила. — То есть как ты? Как себя чувствуешь?
Мама молчала.
— Ты в порядке? Я хочу сказать, понятно, какой там может быть порядок, но…
Молчание.
— Мне приехать? Может, надо помочь в чем-то?
— Нет. Сама справлюсь.
— Ладно. Как дела с организацией похорон? Или Роджер этим займется? Может, помочь тебе убрать ее комнату?
Действительно, неловкое положение. Все это время я была с ней холодна, и надо было случиться чему-то ужасному, чтобы я чуть-чуть оттаяла. Наверное, именно это называется «не иметь смелости в отстаивании своих убеждений». Я просто чудовище. По-моему, лучше быть двуличной, чем чудовищем. Хотя, наверное, это одно и то же.
— Роджер все оплачивает. Как всегда. В этом на него можно положиться, — сказала мама.
— Да, это хорошо. — Мне стало легче. Не хотелось бы считать отца бесчувственным.
Ответа не было. Она и в лучшие времена была какой-то отрешенной. Я повторила свой вопрос:
— Так тебе нужна моя помощь?
— Нет, Ханна, спасибо. — И снова умолкла.
— Ну, — запинаясь, проговорила я, — а в приготовлениях к похоронам?
— Олли взял на себя организацию кремации. От тебя действительно ничего не требуется.
Меня охватило раздражение. Значит, Олли она позвонила. Но это чувство быстро ушло. Мама всегда была ближе с Олли, потому что я отгородилась от нее невидимым стальным барьером, от которого она отскакивала каждый раз, когда пыталась приблизиться ко мне. Ничего удивительного, что она позвонила Олли. Но ведь я протянула ей руку помощи и предложила мир, и мне было обидно, что все это мать не захотела принять. А ведь двадцать пять лет именно этого и добивалась.