Витамины любви, или Любовь не для слабонервных
Шрифт:
Если бы это была сцена из фильма о мафии, то, по закону жанра, камера дала бы крупным планом лицо главного злодея — моего отца, показывая, как на его щеке играет мускул, выдавая ненависть. Мне этот прием всегда казался дешевым — редкий актер сможет сжать челюсти и при этом не показаться смешным. Вот в «Неповторимом театре» все актеры мастерски умели это делать. Но, кстати замечу, мой отец челюсти не сжал. Он спокойно сказал:
— Просто, по-моему, он тебе подходит, Ханна. Вот и все.
Я ненавидела это слово — «подходит». Что оно значит? Что и к чему подходит? Его пенис к моему влагалищу? Он определил это на глаз? Или
Я сдержалась. Сказала только:
— Ну, ясно, значит, хочешь, чтобы он пришел на спектакль.
— Ну да, почему бы и нет! — Отец широко улыбался. — Я подумал, неплохо бы тебе привести кого- нибудь с собой, потом ведь будет небольшой фуршет, а Джек как раз знаком со всей нашей семьей. Все пройдет скромно, без церемоний.
Я опять внутренне закипела. «Приводи своего мальчика на ужин, без церемоний». Папа, я уже не ребенок! Но тут у меня возникло одно подозрение:
— Папа, а ты в курсе, что Джек — театральный агент? Причем весьма удачливый? — Я с бьющимся сердцем схватилась за свой стул, как будто он стоял на краю обрыва.
— Ну-у-у-у! — отвечал отец. Судя по голосу, он был уязвлен и потрясен. — Ханна! Уж не намекаешь ли ты на то, что я?.. — И с упреком, хоть и ласково, добавил: — Ну, сколько лет ты меня знаешь? — Теперь его голос стал строгим, но понимающим (папа был мастером интонаций): — Ты прошла через столько трудностей, тебя предавали многие люди: Джейсон, твой шеф, твоя мать…
— Честно говоря, с мамой все нормально, а соль в блюде по ее подсказке…
— Не имеет значения. Я только хочу объяснить, что могу тебя понять: вера в близких людей у тебя подорвана. Но все-таки позволь сказать, что меня совершенно ошеломило твое оскорбительное предположение, что я мог пасть так низко, решил воспользоваться дочерью, чтобы продвинуть свою пустячную актерскую карьеру, — это даже не карьера, просто хобби, развлечение, потакание своим желаниям, возможность уйти от реальности. Если бы мне хоть на секунду пришло в голову, что ты могла себе такое вообразить, я бы в жизни не предложил тебе пригласить Джека. И даже стал бы настаивать, чтобы ты ни в коем случае не приводила Джека на спектакль. Я не перенесу, если ты затаишь подозрение, что я уговорил тебя притащить его, чтобы удовлетворить мой эгоизм! Ханна, доченька, поклянись, что ни за что не приведешь Джека Форрестера, чтобы показать ему своего старого папашу, валяющего дурака на сцене в семь часов вечера, в среду, в зале бывшей школы!
Чувство вины разрывало мое сердце.
— Папочка, — сказала я, — я приведу Джека на эту дурацкую пьесу, и хватит об этом, прими мои нижайшие извинения, и забудем этот разговор, как будто его и не было, сотрем воспоминания о нем из памяти, как грязь с обуви. Извини, я кофе хочу. А ты будешь? Мне без кофеина, а тебе?
Как только я все это сказала, я поняла, что готова на все, лишь бы доставить радость папе. Патология просто: столько сахара ввела в организм, и то не помогло. Даже когда я почувствовала, что Роджер меня раздражает, моя глубинная потребность — доставить ему радость — оказалась сильнее. Меня тошнило, как подшитого алкоголика, украдкой пропустившего глоточек виски. В приступе обожания я могла бы пообещать папе даже луну с неба. А еще… мне очень хотелось увидеться с Джеком, а папа дал мне повод ему позвонить. В моей голове, как камушки в водопаде, перекатывались с грохотом его слова, сказанные в фойе театра: «Я бы всегда за тобой приглядывал, если бы ты мне разрешила». Я начинала понимать, что Джек оберегал свои чувства, прятал эмоции. Никогда нельзя было быть уверенным, что он хотел сказать, если не рискнешь попросить объяснений.
На следующее утро я думала об этом до тех пор, пока меня не затошнило, и я не побежала в туалет. А потом я позвонила Джеку в офис. Я решила, что если он спросит, как я поживаю, отвечу ему: «Одиноко». Хотя такими выражениями можно навсегда отпугнуть мужчину.
Трубку взял его секретарь и спросил тоном привратника:
— Офис Джека Форрестера. Чем могу помочь?
— Передайте, что звонит Ханна Лавкин. Мне бы хотелось поговорить с ним, о… он там?
— Могу ли я узнать, в чем суть вопроса?
— Я его бывшая жена.
— О! Простите. Я решил, что вы актриса с просьбой о встрече! Одну секунду, я вас соединю.
Джек взял трубку не сразу. Первое, что я услышала, было:
— Нам, в общем-то, не о чем разговаривать.
Я крепко стиснула зубы, чтобы не зарычать.
— Джек, — мне нравилось произносить его имя, — я хочу, чтобы ты знал: я разорвала помолвку с Джейсоном. — И я замолчала, ожидая реакции. Ее не последовало. Я на секунду прикрыла глаза и договорила: — И я много думала о твоих словах в театре, о том, что я… боюсь душевной близости… Вероятно, так оно и есть, то есть ты, верно, это подметил. — Я замолчала. Он тоже молчал.
— Ты знаешь, я подумала: ничего, если я приду к тебе повидаться? Куда скажешь.
В любое удобное для тебя время. Я сейчас не работаю. Может, сегодня, попозже?
— Ханна, я даже не знаю.
— Прошу тебя.
— У меня много работы.
— Может, подождать тебя после работы, в твоем офисе?
— То есть ты хочешь прийти ко мне в офис?
— Да.
— Тебе придется долго ждать.
— Ну и ладно.
— Ханна, ты, видимо, считаешь, что мужчины могут в один миг стать прежними, все забыть, что они не чувствительны к боли.
— О нет, я так не считаю! Сомневаюсь, что я вообще об этом задумывалась.
— А следовало бы.
— Джек!
— Что?
— Я приеду к тебе в офис, ближе к вечеру, к семи часам.
— Что?
— Прошу тебя!
— Господи! Ну ладно, приезжай.
В приступе неуверенности в себе после этого разговора я ладонью стерла помаду с губ. Мне так тяжело далось решение позвонить ему, а он, прекрасно понимая это, не дал мне никакой надежды, не сказал ни единого ласкового слова. Но все же согласился встретиться. Это ведь о чем-то говорит. Может, зря я так расстраиваюсь. Не обязан же он делать признания в каждом телефонном разговоре! Рассудив так, я немного успокоилась.