Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы
Шрифт:
Сталинисты-фабианцы
Пожалуй, ни для кого из западных интеллектуалов сталинизм не был столь разносторонне привлекателен, как для видных британских социалистов-фабианцев — членов Фабианского общества. В этой европейской стране с самой сильной либеральной традицией и самой слабой Коммунистической партией фабианцы выработали особый вариант социализма, предполагавший постепенное развитие, отказ от революционных переломов и, конечно же, почитание гражданских свобод и парламентской демократии. Лидеры данного движения вовсе не относились к изгоям британского общества — факт, противоречащий утверждениям о том, что «советофилия» часто являлась прибежищем отчужденных интеллектуалов. Все эти рационалисты и прагматики, далекие от квазирелигиозных убеждений, были очень заметными фигурами, оказывавшими весьма существенное влияние на Лейбористскую партию. Но как же бывшие члены «фабианского триумвирата» (Джордж Бернард Шоу и супруги Сидней и Беатрис Вебб — ведущие члены Фабианского общества с момента его основания в 1884 году) оказались в 1930-х годах среди наиболее заметных сторонников Сталина и сталинизма в среде западных интеллектуалов?
Несомненно, к просоветским убеждениям
Ирландский драматург Джордж Бернард Шоу, всемирно известный диссидент, славившийся своим острым языком, являлся пропагандистом и реформатором фабианства, тогда как Беатрис Вебб занималась научными изысканиями, а ее муж Сидней в основном отвечал за составление политических программ. Как в тоне «комической ложной скромности» отметил сам Шоу, Веббы были мозгом, а он — рупором. Хотя исследователи нередко отмечают, что знаменитый драматург был очарован фашизмом и евгеникой и превозносил до небес коммунизм сталинской эпохи, некоторые из них говорят и о том, что Шоу был просто большим любителем провокации, стремившимся шокировать буржуазию. Действительно, шокирование было его излюбленным методом политического дискурса. В конце концов, Шоу был одним из самых «знаменитых и плодовитых» политических интеллектуалов своего времени{624}. Конечно, едва ли стоит воспринимать слова персонажей пьес Шоу буквально как отражение его собственных взглядов, однако эти слова, без сомнения, можно использовать для того, чтобы составить определенное представление о ключевых вопросах, интересовавших его. То же самое можно сказать и о нарочито театральных политических выступлениях драматурга.
Перед тем как стать фабианцем, Шоу был революционно настроенным марксистом. Он прочитал первый том «Капитала» в библиотеке Британского музея в 1882 году, когда книга была издана только на французском языке, и позднее вспоминал этот опыт «полного обращения». Будучи молодым оратором-социалистом, он и изобрел свой фирменный метод провокации посредством «тактики шокирования». Так этот сторонник парламентского социализма начал продолжавшийся всю его дальнейшую жизнь диалог с Марксом, который периодически пробуждал в нем «нефабианские революционные тенденции, упорно проявлявшиеся до самого конца жизни»{625}. После 1917 года внутренняя борьба и периодические заигрывания с революцией были перенесены с Маркса на Ленина, а затем — на сталинскую «революцию сверху». Шоу примирял свое политическое кредо с советским строем двумя основными способами. Во-первых, он периодически, особенно в 1930-х годах, отступал от центральных догматов фабианства, предполагавших парламентские, ненасильственные изменения, а во-вторых, изображал развитие советского строя при Сталине (сначала — во времена нэпа, а затем — в 1930-е годы) как постепенное отречение от утопизма 1917 года.
«Немногие… организуют массы», — писал Шоу в своем фабианском трактате «Социализм и высший разум». В основе взглядов драматурга на СССР лежал, по сути дела, элитистский принцип социальной инженерии, который был характерен и для Веббов, но в случае с Шоу проявлялся в одержимости образами сильных вождей — фашистов и коммунистов, — которые знали, как организовать общество. Начиная со своей работы 1903 года «Человек и сверхчеловек», созданной под влиянием Ибсена, Ламарка, Шопенгауэра и — в определенной степени — Ницше, Шоу изображал элиты как особую социальную группу, своего рода замкнутый «орден». Однажды, в очередной раз забыв о своих фабианских воззрениях, он заявил, что при социализме «социально ущербных» следует «принуждать к общественно полезной работе или приговаривать к смерти»{626}. Говоря об открытом преклонении драматурга перед Муссолини, Беатрис Вебб отметила: «Эта наивная вера в сверхчеловека, перед энергией и гением которого должны склониться все люди, не является новой чертой умонастроения Шоу». В 1933 году Шоу назвал Гитлера «выдающимся и очень способным человеком», хотя энтузиазм драматурга по отношению к нацизму и несколько умерялся его представлением о том, что уничтожение людей по национальному признаку практически нецелесообразно, «поскольку народы безнадежно переплетены»{627}.
Будучи далеким от того, чтобы преклоняться перед Сталиным как перед сильной личностью, Шоу уже видел себя пророком, стоящим за троном. При этом сравнивать себя со Сталиным или большевиками на личном уровне имели склонность практически все их западные попутчики. Например, в 1933 году Шоу назвал себя «профессиональным говоруном», но одновременно отметил, что для спасения мира необходимо не «только говорить», но и «действовать»{628}. Склонный к эпатажу, Шоу пытался побороть свою неуверенность, громко заявляя о собственном решающем влиянии надело революции. «В своей типичной манере он начал считать себя учителем Ленина и Сталина, а затем уравнял фабианство с марксизмом». Попутно драматург не уставал указывать на то, что его собственный марксизм был старше ленинского на целых четырнадцать лет. Накануне своего визита в СССР в 1931 году Шоу стал все чаще именовать себя фабианцем-коммунистом или просто коммунистом. И даже после массовых репрессий 1937 года он продолжал продвигать вперед свою эгоцентричную теорию конвергенции, остроумно хвастая тем, что советские лидеры уже сделались «последовательными фабианцами и скоро станут полноценными последователями Б. Шоу». В своих позднейших работах драматург даже Сталина называл фабианцем{629}. Впрочем, чем более смелыми становились притязания Шоу на влияние (лишь отчасти насмешливо-иронические), тем очевиднее в его же собственных глазах оказывалась ненадежность уже вошедшего для него в привычку восхищения диктаторами вообще и Сталиным в частности. Исследователь творчества Шоу Х.М. Джедалд попал в самую точку, написав: «Джи-Би-Эс одержал множество побед как шут и литератор, как махатма, которого редко принимали всерьез, но ни одной — как политик и влиятельный “совершенствователь мира”». В конце концов, за отождествлением сталинского коммунизма с фабианством стояло «глубокое ощущение личной неудачи»{630}.
С таким «человеческим материалом», который попал к ним в руки, советские руководители едва ли могли потерпеть неудачу. Так, десятидневный визит Шоу в СССР в 1931 году следует рассматривать как одно из наиболее успешных мероприятий в истории приемов зарубежных интеллектуалов в Советском Союзе. Действительно, триумф начался еще до того, как Шоу приехал в СССР, — когда советским лидерам удалось убедить всемирно известного писателя отпраздновать его семьдесят пятый день рождения в Москве, в большом Колонном зале Дома союзов, где некогда размещалось дворянское собрание, а позже проходили показательные судебные процессы. Согласно одному из источников, основную роль в привлечении Шоу сыграла английская писательница Айви Литвинова, жена советского комиссара иностранных дел. Однако члены местного общества дружбы под эгидой ВОКСа также сосредоточили свое внимание на Шоу, причем более чем за год до того, как были сделаны последние приготовления к его визиту{631}. Хотя драматурга больше привлекал не организованный кем-то экскурсионный тур, а неофициальные встречи, его поездка по четко установленному маршруту (посещение Болшевской коммуны в компании самого Литвинова, экскурсия по «Электрозаводу», выступления на заседании рабочего литературного кружка и в театре, а также встречи с Горьким, Станиславским и Крупской, не говоря уже о самом Сталине) прошла гладко{632}.
Это был классический случай получения поверхностного опыта, подтверждающего уже существующие взгляды гостя, которые, в свою очередь, сложились в постоянном предчувствии идеологических баталий, ожидавших его дома.
Больше всего советским лидерам следовало бояться едкого остроумия Шоу, хотя его непочтительные шутки подчас бывали не совсем понятны аудитории. Одним из проявлений подобного озорства, скорее всего, было то, что с собой в поездку драматург взял в основном людей аристократического происхождения — в частности, свою наперсницу, члена Палаты общин от партии консерваторов леди Нэнси Астор, хотя та поддержка, которую она оказывала развитию городов, жилищному строительству и здравоохранению, а также увлечение Уолдорфа Астора социальной инженерией показывают, что над пропастью в их политических взглядах все же было перекинуто несколько мостов. «Никогда в жизни я не получал от путешествия такого удовольствия, — писал Шоу 13 августа 1931 года, через одиннадцать дней после своего возвращения, в письме к близкой подруге, Молли Томпкинс. — Тебе бы, наверно, было противно то, что меня принимали как великого старца социализма, и все мои улыбочки и махание ручкой… Но это очень облегчило положение для всех нас». И в самом деле, многие из писем Шоу об СССР, написанных в период посещения страны, в основном выражают интерес автора к благам цивилизации{633}.
Подлинно растроганным Шоу выглядел в Мавзолее Ленина, куда он попросил его доставить сразу же по прибытии в Москву. Как рассказывал один из спутников драматурга, «вероятно, еще ни один иностранец никогда так долго не смотрел на мертвое тело Ленина». Вскоре после этого вспыхнул спор между леди Астор, которая попыталась дискредитировать Ленина, назвав его «аристократом», и Шоу, который настаивал на том, что Ленин был «интеллектуалом чистой воды»{634}. В основе этого самого эмоционального эпизода в ходе визита драматурга лежало то, что создатель советской системы рассматривался «великим ирландцем» как весьма схожий с ним интеллектуал.
Перед принимающей же стороной Шоу действительно стремился показать себя «великим старцем социализма», всегда выступавшим в качестве доблестного защитника большевистской революции, который был лично знаком и переписывался с Лениным. В своей речи от 26 июня 1931 года Шоу предстает перед нами гостем, который страстно желает дать хозяевам больше, чем они могли бы надеяться от него получить. Он сам во всеуслышание провозглашает превосходство СССР над другими странами: «Англичане должны стыдиться», поскольку не совершили столь великой революции; «все народы Запада должны испытывать это чувство стыда… Страны Запада обязательно должны пойти по вашим стопам». Во времена надвигающегося на народы СССР голода и массовых лишений драматург иронизирует над оставшимися дома «плачущими родственниками», которые «запасли для нас огромные корзины еды, умоляя нас не рисковать жизнью и т.д.»{635}