Витте. Покушения, или Золотая Матильда
Шрифт:
Доктор явно в ударе, да и спутник его, Аполлон Майков–сын, не молчит, но еще сильней распаляет воображение великого князя, сводя старые счеты с Витте. Этот граф Полусахалинский–Полуиерусалимский хотел вынудить государя дать конституцию. Конституционалисты же слуги чьи? Капитала! Еврейского… и московского также!.. Они, видите ли, называют других революционерами слева и справа! Но революционеры — левые, они служат тому же еврейству, благодаря всеобщей разрухе расчищая ему дорогу, чтобы господствовало над православным народом! Мы же — правые — воистину правы, мы стремимся, наоборот, к равновесию народного организма на началах истинных
Великий князь Николай Николаевич, которому лучше, чем кому-либо другому, известно, что в действительности происходило при подписании Манифеста, однако же с одобрением слушает эти речи, не возражает, поддакивает, кивает…
И опять же согласно совету, полученному от Рачковского, напоследок доктор Дубровин умоляет его высочество посодействовать истинно русским людям получить аудиенцию у государя.
Его высочество предпочел бы уклониться от этого. Существует, мол, церемониальный порядок, все приемы у государя устраиваются через Министерство двора…
— Да, конечно… Нотам нас не понимают… Вся надежда на вас!
Спустя час они расстаются, сияя.
— Только слушайтесь меня! — говорит на прощание князь, как бы приняв «союзников» под свое покровительство.
А через неделю в Царском Селе они в составе человек тридцати предстали перед государем, помазанником Божьим, на торжественной церемонии под сводами Александровского дворца.
Началась она тем, что сочлен их игумен Арсений, настоятель Воскресенского, Новгородской губернии, монастыря, передал в дар государю икону архистратига Михаила, не просто так, со значением: ты, мол, наш, подобный архангелу, воевода, низвергатель дышала, покровитель, заступник и ангел–хранитель верных Богу князей и людей… А затем и доктор Дубровин, зачитав приветственный адрес и отдав папку с адресом в те же высочайшие руки, преподнес в добавление знаки «Союза» в футлярах — под лучезарным крестом православным и царской короной поражающий змия всадник, Георгий Победоносец, — для самого государя и для наследника цесаревича также.
Государь принимал подношения, благосклонно выслушивал речи, растроганно благодарил. Да и как ему было не слушать этих верноподданнических речей, когда проливались бальзамом на не зажившие еще раны.
— Не верь, государь, злым советникам, что нашептывают ограничить самодержавную власть и принять конституцию. Народ такой власти не от Бога — не подчинится! — заклинал и одновременно клялся царю один из допущенных к нему верноподданных. — Потакателям крамолы не должно быть места у твоего трона, а то опять нас ждет смута и кровь!..
— Как свет дневной ненавистен кротам, так самодержавие ненавистно врагам России! — блеснул риторикой другой.
Остерег:
— Не верьте, ваше величество, тому, кого выдвигают масоны и кто опирается на инородцев!
И хотя имя вслух не отважился произнести, без того всем было понятно, о каком ненавистнике речь.
Выражая одобрение каждому за обращенные к нему благостные слова, помазанник Божий обещал нести бремя власти, отчет в которой даст перед одним Господом Богом, и уверенность изъявлял, что русский народ поможет ему. И, благодаря всех русских людей, примкнувших к «Союзу русского народа», призывал их объединяться, ибо рассчитывает на них.
6.
Среди своих сторонников доктор Дубровин публично распространялся о якобы посетившем его видении. Перед слушателями представали рисуемые в папиросном дыму картины ужасного для всякого патриота будущего. В ранних питерских сумерках синие докторские очки в золотой оправе сверкали при этом в особенности зловеще.
… Ночь. Зимний дворец. Козлобородый фавн гнусавым голосом читает «Бориса Годунова»…
«Достиг я высшей власти…»
Он вспоминает, что царь Борис начинал всего лишь спальником при царе Иване, подавал одеться. Сказочное возвышение!.. Почти такое же, как у железнодорожного служащего…
«Я покину этот дворец! — обещает он с угрозой кому-то, кто за стенами, должно быть, не может его услышать, — Я недолго здесь пробыл, но я вернусь! И вернусь навсегда!»
А рука его в воздухе чертит: Сергий, Сергий…
Но вот хмурую картину Зимнего вытесняет освещенная круглая зала другого дворца. Таврического. Эта сцена заседания Государственной думы, она отвратительна. Крикливые речи полны лицемерия и еврейскогозадора. От них мутит, от этих речей… замутили всея Россию — и евреев, и финнов, и поляков, и грузин. Но только не козлобородого… Он, злой гений, уже где-то далеко отсюда, в Европе, на Западе, он доволен и радуется: во всем его воля и его друзей!..
А потом, воротясь с Запада, затаился в своем белом домев ожидании близкого торжества, тогда как повсюду беснуются толпы, громят города, зверствуют, убивают, а в погромах особо изощряются евреи!.. При бездействии власти все злые демоны сорвались с цепей, а из них главный лишь потирает руки. «Еще шаг, и у ног моих ляжет Россия, утопив в крови заповеди Истории, променяв их на обеты масонов».
И уже в кровавом тумане возникает глумливый образ демократической республики, когда в «белом доме» кагалбиржевых королей, жрецов Ваала, Каинова семени, возглашает: «Что медлишь? Будь первым президентом России! Точно новый Моисей, раздели с нами пир на разрушенных стенах Иерихона!..»
Но Сергий Каменноостровский, хозяин дома козлобородый, возражает на это: «Ошибаетесь, почтенные господа, не пришел еще этот час, повременю, он еще впереди. Я еще обожду, пока жалкие пигмеи не перегрызутся, пока вожаки партий не истребят друг друга. Вот когда ото всех этих президентов народ о царе затоскует, когда сметет их могучей метлой, — тогда уж наступит мой час…»
…И выбрали первого президента Российской республики — господина Милюкова–речистого. Но кто нетерпимее демагогов, добившихся власти! Меняют президентов, меняют! В речах бешенство. На улицах кровь. Виселицы. Разруха. Никто не хочет работать.
Когда уже нечем стало платить проценты по займам, вмешался кредитор–Запад, банкиры–жиды, навязавшие России свои миллиарды. К границам придвинулись армии и флоты.
Страна на краю погибели, а в Таврическом дворце все сотрясают воздух безумными словесами.
И — доспорились. Доигрались. Допрыгались!
Поднялся народ, подхватился. Как в судорогах, сметал все, что на пути попадалось. И культуру и цивилизацию заодно. Одичалая Россия точно отпрянула назад лет на триста. К царю Годунову!..