Витязь на распутье
Шрифт:
По сути, и по первому, и по второму пункту это был отказ пойти навстречу требованиям короля. Пускай в завуалированной форме, но тем не менее. Не того ждал король от Дмитрия, совсем не того.
Отпустив Гонсевского, король задумался.
Видит бог, слишком рано зазнался московит. И уверенность его в верности собственных подданных тоже чрезмерна. Далеко не все на самом деле преданны ему, о чем наглядно свидетельствовал прибывший вместе с Гонсевским посланник царя Иван Безобразов.
На тайной аудиенции, которую он испросил у канцлера Великого княжества Литовского Льва Сапеги,
Что ж, коли обязательства, причем данные в письменном виде, нарушаются столь наглым образом с одной стороны, почему они должны выполняться с другой? Тем более король уже один раз предупредил Дмитрия, то есть и тут повел себя почти честно по отношению к нему. Все! Больше никаких предупреждений он делать не станет. Хотя и людям, поручившим Безобразову сказать все это, давать какие-либо конкретные обещания Сигизмунд тоже не собирался – тут как раз спешить ни к чему. А вот обнадежить следовало.
Прибывшему после обеда Сапеге король так и заявил, тщательно подбирая каждое слово:
– Передай московиту, что мы очень сожалеем о поведении… – Он замялся, ибо сейчас ему не хотелось называть Дмитрия даже московским князем, слишком жирно для него и такое, и нашел более обтекаемую и, как ему показалось, уничижительную формулировку: – Этого человека, который обходится с ними тирански и непристойно, ибо так не подобает относиться к своим верноподданным. Касаемо же Владислава… – Сигизмунд сделал паузу и осведомился: – А что думает по этому поводу сам канцлер?
– Не следует забывать, с каким народом мы имеем дело, – издалека начал Сапега. – У них такие же суровые нравы, как сурово небо их земли. Московиты вероломны, коварны и ненавидят иноземцев. Вначале надобно изведать, что на самом деле у них на уме. Возможно, они хотят только избавиться от Дмитрия, а потому обращаются к нам поневоле. Но в то же время, – осторожно заметил он, видя, что король нахмурился, – не следует пренебрегать случаем. Годунова их магнаты действительно не желают видеть на троне, а помимо него наследников у Дмитрия пока нет…
Сигизмунд усмехнулся. Хитер канцлер. Сказал столь витиевато, что понимай как хочешь. Он потер лоб, еще раз прикидывая, что если бы неверным московитам можно было доверять хоть на золотник, то тогда имело бы смысл более тщательно взвесить возможность воцарения его сына на русском троне.
Но тут ему вновь припомнился собственный отец, отправивший своего первенца в чужую страну. Нет, он не желает, чтобы Владислав, когда вырастет, точно с такой же тоской, как он сам сейчас, взирал бы в окно, только уже в сторону Речи Посполитой. Хотя наследнику всего девять лет, а не двадцать один, как было самому Сигизмунду в момент избрания, так что принц вряд ли будет тосковать…
– Если бы им можно было верить, – вырвалось у короля.
– Помимо этого не следует забывать, что Владислав пока единственный сын у вашего величества, – чувствуя колебания Сигизмунда, вмешался стоящий в комнате чуть поодаль королевский духовник ксендз Франциск Помаский.
Король согласно кивнул. Да, действительно. Как он об этом не подумал. Вот если эрцгерцогиня Констанция, став его женой [48] , подарит ему еще одного сына, тогда можно будет подумать, а пока…
48
Овдовевший король Сигизмунд посватался к австрийской эрцгерцогине Констанции. Свадьба их должна была состояться 11 декабря 1605 г.
Сапега покосился на ксендза, неодобрительно подумав, что вести тайные разговоры в присутствии третьего со стороны короля весьма неосторожно. Особенно с учетом того, что, как ему было известно, Помаский хоть и не являлся иезуитом, но явно тяготел к ним, а кроме того, ксендз был еще и самборским пробощем, то есть имел близкие сношения с Мнишками. С учетом всего этого нетрудно предугадать, что все, о чем тут говорится, вскоре станет известно тестю Дмитрия.
Король подметил неодобрение во взгляде Сапеги и мысленно усмехнулся, поняв опасения своего канцлера. Глупец. Затем он и оставил Помаского. Пусть слушает… до поры до времени.
– Передай этому московиту, что король и сам не властолюбив, и сына воспитывает в той же умеренности, дабы он во всем предавался воле божьей и не помышлял излиха сверх нее. Боярам же я рекомендую почаще читать святые книги, дабы они не забывали о слове спасителя, кой проповедовал смирение и покорство перед властями, какими бы они ни были. А ежели у них таковых книг нехватка, то король в своей доброте высылает им несколько. – И, повернувшись к ксендзу, Сигизмунд напомнил ему: – Надеюсь, святой отец, ты не забыл о моем вчерашнем поручении и приготовил для московитов подарок.
– С вечера, – угодливо подтвердил тот.
– Тогда принеси его и вручи моему канцлеру, – распорядился король. Он терпеливо дождался, когда ксендз выйдет, неспешно прошелся по мягкому ковру и вновь обратился к Сапеге, с деланым равнодушием заметив: – А еще передай московиту, что государь Речи Посполитой отнюдь не желает загораживать им дороги. Они – подданные иной страны, а потому вправе сами промышлять о себе, как только считают нужным. Ежели им не угоден ни Дмитрий, ни Годунов, то… – Не договорив, он тяжело уставился на канцлера.
Тот вновь понимающе кивнул и оглянулся на открывшуюся дверь. В проеме стоял Помаский, держа в руках пять новеньких экземпляров Библии. Радостно улыбаясь, он подошел к канцлеру и протянул ему книги.
«Слышал или нет?» – мелькнуло в голове у Сапеги.
Некоторое время он внимательно вглядывался в простодушное лицо ксендза, но к окончательному ответу так и не пришел. Раздумья прервал король, который невозмутимо осведомился:
– Кстати о Годунове и его ближнем слуге. Помнится, сразу же после получения известия о гибели шляхтичей я повелел выяснить, кто таков этот самый князь, учинивший побоище. Выяснили?