Византия сражается
Шрифт:
– На нас это произвело впечатление, – сказал Ворсин.
Потом Меркулов сказал:
– Вы можете покинуть зал, Хрущев.
Неужели этого человека все еще могла мучить зависть? Неужто он решил уничтожить меня? Это было невероятно. Но думаю, что недооценивал его. Я не вполне понимал причины его замешательства. Председатель комиссии вынудил профессора вернуться на место. Ворсина явно расстроило отношение, проявленное Меркуловым. Он обратился ко мне весьма уважительно:
– Мой дорогой Дмитрий Митрофанович, я уверен, что вы проделали огромную работу, но затронули столько новых идей, что нам трудно осмыслить все сразу.
Я кивнул, внимательно вслушиваясь в его слова, тонувшие в шуме огромного зала. Студенты признали мой гений. Это был великий момент. Я мог видеть, что других профессоров также ошеломила моя диссертация, и решил немедля обеспечить свое будущее.
– Значит, я могу рассчитывать на получение диплома в этом году?
– Несомненно, – сказал Ворсин. – Мы подготовим для вас специальный диплом.
Это превосходило все мои ожидания.
– Специальный диплом не так уж необходим, ваше превосходительство. – Думаю, я продемонстрировал подобающую скромность и самодисциплину.
– Нет, он должен быть именно специальным, – сказал Меркулов, который начал сдаваться.
Никогда мне не доводилось испытывать такого дивного восторга. Я и впрямь не ожидал быстрого успеха. Все складывалось просто превосходно.
– Очень хорошо, ваши превосходительства. Я согласен. – Я поклонился экзаменаторам и кричащей, топающей ногами толпе в зале и поднял руку, призывая их к тишине. – Но я продолжу работу в политехническом, по крайней мере до тех пор, пока мне не предложат правительственный пост. – Ликовать было бессмысленно – мои противники достойно приняли поражение. Мне следовало так же достойно принять победу.
– Конечно, – сказал Меркулов неестественным тоном. – В следующем семестре мы все решим.
– А диплом? Я смогу получить его до Рождества?
Я предполагал, что последуют обычные бюрократические проволочки, поэтому не удивился, когда профессор Ворсин покачал головой:
– Требуется время, чтобы его подготовить. Мы все сделаем, когда вы вернетесь.
Меня это удовлетворило. И Меркулов, судя по тому, как он сидел, закрыв голову руками, был наконец окончательно повержен. Я отомстил за профессора Мазнева. Как счастлив будет мой наставник, когда, томясь в изгнании, узнает эту новость.
Триумф продолжался. Ворсин лично проводил меня со сцены. Студенты окружили меня, хлопали, свистели, выкрикивали приветствия, даже хохотали от восторга. Старший профессор приподнял руку, призывая их к тишине, но шум продолжался. Позади меня, подобно побежденному тирану, крался Меркулов. Профессор Ворсин собственноручно надел мне на голову шапку и приказал, чтобы Меркулов подозвал тройку. Я спросил, не следует ли пояснить какой-нибудь из моих тезисов.
– Позже, – сказал добрый старик, – когда у нас будет больше времени и когда вы отдохнете.
Я уверил его, что не нуждаюсь в отдыхе. Так хорошо я не чувствовал себя в течение многих месяцев. Полагаю, профессор просто не мог подумать, что подобный расход умственных сил не сопровождался физическим истощением. Само собой разумеется, меня поддерживала инъекция кокаина; мне в конечном счете понадобилось выспаться, но гораздо позднее.
Меня вывели во внутренний двор. Личная лошадь Ворсина и тройка стояли наготове. Студенты все еще приветствовали меня. Я слышал обрывки их фраз:
– Это великий Хрущев!
– Он как Галилео и Леонардо вместе взятые!
Я поклонился, махнул им рукой. Они вновь приветствовали меня. И снова доброжелательный Ворсин призвал их к тишине. Мне льстила его забота. Он извинился, что не может сопровождать меня лично, но мой профессор проследит, чтобы я благополучно добрался домой. Было очевидно, что Меркулов собрался возразить: он нахмурился, начал протестовать. Он не настолько «квалифицирован», чтобы поехать со мной. Как изменился его тон! Теперь настала моя очередь выразить великодушие. Я сказал, что для меня было бы удовольствием проехаться в его обществе. Трепеща, он сел рядом со мной. Дружески простившись со старшим профессором и шумными студентами, я сделал знак извозчику. И мы помчались по старому Санкт-Петербургу; щелкнул кнут, зазвенел колокольчик – тройка понеслась почти так же стремительно, как мои мысли, а я продолжал развивать свои идеи, обращаясь к разинувшему рот Меркулову. Он по-прежнему не мог подыскать слова, чтобы выразить, насколько он меня недооценивал.
– Специальный диплом, конечно, для меня очень важен, – уверял я Меркулова. – Но прежде всего меня интересует работа на правительство.
Он сказал, что абсолютно уверен: правительство предоставит мне все необходимое. Меня обрадовала его проницательность.
– Нужны, прежде всего, материалы и средства. Тогда я смогу начать работу.
Меркулов посоветовал мне следить за собой. Я был перевозбужден.
– Это едва ли возможно в настоящее время, – заверил я. – Мне нужно решить, следует ли остаться в политехническом, помочь в преподавании, или посвятить все мои таланты военному делу?
Профессор сказал, этот вопрос следовало тщательно рассмотреть. Вероятно, его придется обсудить уже в следующем семестре, после того, как я отдохну. Я вновь повторил, что нахожусь на пике возможностей, однако было бы неплохо, если бы у меня оставалось больше времени для личных дел. Он согласился и предложил взять творческий отпуск, пока будут проводиться необходимые встречи на высоком уровне. В этом семестре просто не оставалось времени обсудить все детали. Преподавателям нужно встретиться с представителями правительства в следующем семестре. Меркулов предложил мне подождать, пока не поступят известия из политехнического. Это совпадало с моими планами. Я согласился, что это также позволит подготовить мой специальный диплом.
Наши мнения совпадали. Мы мчались сквозь сверкающий туман белой ночи. Когда мы приблизились к центру Петербурга, Меркулов спросил, где я живу. Я решил не давать ему адрес своей бедной квартиры и приказал извозчику ехать к дому на Крюковом канале, где обитали мои девственницы.
У входа меня приветствовала старуха-полячка; теперь она явно заискивала, даже стала обращаться ко мне «ваша честь». Очевидно, она удивила Меркулова, который по-прежнему держался неприветливо и тяжело дышал. Он объяснил, что я переутомился, и попросил удостовериться, что я отдохну. Профессор сказал, кто-то, возможно, и он сам, приедет удостовериться, что со мной все в порядке. Я ответил ему, что в этом нет необходимости. Полячка несколько удивилась, пообещала заботиться обо мне как о родном сыне. Отношение профессора Меркулова ко мне наконец переменилось. Он сказал привратнице, что она хорошая, добрая женщина, что я очень чувствителен и нуждаюсь в покое, что мой мозг и тело нуждаются в отдыхе. Если потребуется доктор, его пришлют из института. Я положил ему руку на плечо, показывая, что ценю деликатность потерпевшего поражение противника.