Византийская тьма
Шрифт:
Денис осмотрелся, увидел античные гермы, попавшие сюда из каких-нибудь развалин Эллады. У каждого из входов неподвижно, как статуя, стоял, часовой в пурпурной форме придворной тагмы.
Послышались чьи-то мужские голоса, знакомые Денису, и появился кесарь Райнер, красавец из Монферратского маркизата привычно лязгнул зубами.
— Нет, нет, — говорил он человеку, который шел за ним, непрерывно кланяясь. — Ты искусный оружейник, де Колон, я ценю твое мастерство, но вот этот стилет у тебя не то, что мне нужно.
За кесарем
— Твой стилет остро отточен, сталь его отменно закалена, резьба на рукоятке красива. Но он не центрован, поэтому не может летать. Посмотри-ка, какие кинжалы водятся у диких варягов.
Кесарь подошел к часовому и бесцеремонно вынул из ножен на его поясе обоюдоострый клинок. При этом вышколенный гвардеец не шелохнулся, словно восковая кукла. Кесарь обвел взором помещение, как бы ища, где опробовать оружие.
«Сейчас еще в меня запустит, — невольно откинулся Денис на скамье. — Глаза-то совсем дикие».
Кесарь действительно, не найдя подходящей цели в кустах и архитектурных деталях, сделал три крупных шага назад и скомандовал часовому: «Кр-ру-гом!» Тот, опять же как заведенная кукла, повернулся спиной. Денис не успел сообразить, что он хочет сделать, как Райнер, взяв клинок за острие, резко взмахнул рукой. Кинжал, быстро вращаясь, полетел и глубоко вонзился между лопаток несчастного варяга.
С варяга слетела каска, он закрыл глаза, выронил копье и с шумом повалился на мраморный пол. Предок Колумба смотрел на эту сцену с неподдельным ужасом, как и Денис со своей скамьи. А другие часовые опять же не двинули ни рукой, ни ногой.
«Наверное, такие сцены здесь нередки», — подумал Денис.
Райнер вернул оружейнику его стилет и удалился с ним, о чем-то беседуя по-итальянски. Ведь они были земляки.
Денис пришел в себя от прикосновения к плечу конца летнего зонтика. Это была Маруха, в излюбленных своих жокейских панталонах и весьма легкомысленной кофточке, обтягивавшей мощный торс.
— А! — порфирородная улыбалась с жабьим кокетством. — Не забыл свою покровительницу, избранник богов?
Между кустами тропических магнолий сервировался столик с прохладительными напитками.
— Птера! — вскричала вдруг порфирородная, гневно блеснув глазками. — Гляди, наш кесарь всюду оставляет за собою покойников. Вели забрать отсюда эту падаль и отнести прямо в его личный покой!
Птера оказалась та особа в модном балахоне, которая завела сюда Дениса. Она мигом распорядилась, и варяг, еще хрипевший под кустом, куда он откатился, был вынесен из зимнего сада.
Порфирородная усадила Дениса напротив, и потчевала его, и ласкала гостеприимным взглядом. Ее Птера захлопоталась, поднося угощения.
— Расскажи, человек из другого мира, как живет этот ваш другой мир? Сикидит уверял, что все у вас устроено по Платону, господ нет, все равны. Не верится мне в это.
Денис не знал, что и рассказывать: про самолеты, огромные производства, стеклянные города, многолюдные школы, печатные книги, кино и телевизор?
— Впрочем, мне это ни к чему, — повернулась на золоченой табуреточке порфирородная так, что затрещала и табуреточка, и шелковая кофточка в подмышках. — Меня поражает только умение видеть мысленно, что ли, книгу жизни и по ней читать. Скажи, там у вас все такие или ты один?.. Птера! — сердито позвала она.
Особа в чепце немедленно появилась, готовая исполнить любое повеление. Денис, который успел к ней присмотреться, отметил ее злой, отнюдь не старушечий взгляд. Кесарисса приказала ей собрать посуду и выйти за дверь.
— Вот эта Птера, — с неким торжеством она указывала ей вслед пальцем. — Это и есть твоя ошибка! Ты, вероятно, как и многие другие, думаешь: вот добрая дворцовая бабушка, няньчившая кесариссу с самых ранних лет. Нет, дорогой, это мужчина, и притом весьма достойный мужчина, но с обездоленной личной судьбой… Имя же его — Птеригионит.
— Что? — не удержался Денис и вспомнил, как вскрикнула порфирородная, услышав из его уст это имя.
— Птеригионит, говорю! Вот так-то, прорицатель. Но я не верю, что он меня убьет. Я слишком хорошо знаю его. Его характер, возможности, привычки… Он как бы мой любовник, только без всего этого. Я держу его вот здесь — в кулаке!
Солнце взобралось на самую высоту и пекло отчаянно, если бы не свежий бриз с моря, было бы просто невозможно. Кесарисса под ажурным зонтиком расстегнула на себе почти все пуговички.
— Скажи, кто будет царствовать после сопливого Алексея, моего братца? — спросила она с игривостью, не соответствующей серьезности вопроса. — Вероятно, Андроник? Я так и знала. А после Андроника?
Денис, который начинал понимать, к чему клонится игривость царственной прелестницы, как всегда в этих случаях испытывал раздражение. Академическая память его обострилась и выдала имя:
— Исаак Ангел.
— Ой! — вскричала кесарисса и так хлопнула зонтиком по скамейке, что он сломался. — Этот рыжий? Этот скоморох? Этот ублюдок хуже кастрата? Ну, брат, сознайся, ты никуда не годный предсказатель. Впрочем, римский наш престол занимали еще худшие шуты…
Так проводили они время. Солнце перевалило к закату, было съедено все, что елось, и выпито все, что пилось, и даже переговорено все, что говорилось. Разводящий уже два раза менял караул, который, однако, вышагивал не топая, как будто передвигался по воздуху, а не по дворцовым паркетам.
Денис с грустью думал, что в настоящий час другой евнух ждет его возле дворца Юстинианы, и, вероятно, сегодня он не увидит Теотоки и как они потом найдут друг друга… Понимал, что настает самый ответственный момент игры в кошки-мышки.