Византийская тьма
Шрифт:
Он непроизвольно наехал лошадью на хулиганов, они сначала отступили, потом, видя, что Денис один, осмелели и стали замахиваться на него зубилами. Один проворный малый прыгнул прямо на круп Денисовой Альме с кучки ящиков. Испуганная лошадь захрапела и начала пятиться, а малый вознамерился вообще выкинуть Дениса из седла. Ну, тут наш герой ощутил в себе приступ отчаянного безрассудства, который налетал на него в подобных случаях. Рукояткой меча он треснул агрессора и угодил ему между глаз. Громила брякнулся оземь. Однако пока Денис с ним справлялся, остальные увели несчастную Бьянку в один из темных переулков.
Денис заметался на своей лошадке, не зная, куда ее направить среди разгрома и драки — Амадей с Пьетро и их товарищи тоже куда-то успели исчезнуть. И вдруг услышал знакомейший из голосов:
— Постой, дорогой, куда ты свою лошадь дергаешь? Либо туда, либо сюда… А лучше ходи пешком.
Да, это был он, достославный труженик моря одноглазый Маврозум, в окружении споспешников, таких же, как он сам. Они, правда, в драку не вязались и награбленное тащить не спешили. Стояли как-то выжидаючи, что еще произойдет.
Денис сообщил им, что произошло с Ферруччи и его семейством. «Ой! — завопил Костаки, который, несмотря на некоторое соперничество, чувствовал к генуэзцу некое подобие дружбы. — Идемте, идемте! Я знаю, где это!»
Лачужка Колумбусов была разграблена и пуста, оконные фрамуги висели сорванные, на одной петле. Поперек порога лежал сам Ферруччи — сначала показалось, что он просто упал, Денис даже спрыгнул с седла, чтобы протянуть ему руку. Но юный оруженосец был мертв, долгоносое итальянское личико, напоминающее легендарного Буратино, запечатлело на себе отвагу сражения.
— Ферруччи мой, Ферруччи! — жалел Денис, становясь на колени и пытаясь услышать хоть слабое биение сердца. Ему с его гуманизмом двадцатого века никак нельзя было жить в зверские времена средневековья!
Подошли с носилками монахи из католической обители святого Томаса, попросили разрешения забрать тело для похорон. «Ух!» — закричал одноглазый, озираясь по сторонам, ища выход для копящегося в нем чувства скорби.
И увидел группку халкопратов в кожаных фартуках, которые на той стороне узкой улочки стояли, скрестив руки, и при свете факелов наблюдали, что происходит у дома Колумбусов.
Разъярившийся пират выхватил из рук оруженосца свою дубинку из ливанского кедра (другого оружия он не признавал) и угробил ею первого из стоявших халкопратов насмерть. Остальные не стали ждать осложнений и разбежались.
— Маврозум! — сказал Денис успокоившемуся после такой акции морскому волку. — Ну за что ты его? Может быть, он совсем ни при чем!
Маврозум уставился на него, не зная, что ответить. А Костаки и все его приспешники кричали: «Кровь за кровь!»
— О-гей, о-гей! — кричали мальчишки на заборе. — Глядите, что делается в заливе!
Морскую зыбь заволокло дымом от горящей слободки, солнце просвечивало сквозь марь, как огненный пятак. Из мглы тумана выдвигались силуэты боевых кораблей.
— Это эскадра Контостефана, — определил как специалист пират Маврозум. — Однако, что ей нужно на таком мелководье, поблизости от городских строений?
— Там трубы, трубы! — кричали глазастые мальчишки. — Там трубы для греческого огня!
Действительно, из квадратных бойниц на высокой, как комод, черной корме ближайшего дромона выдвинулись грубы, похожие на жерла пушек. Не успел никто выразить своих догадок по поводу такого боевого маневра, как трубы изрыгнули пахнущую нефтью густую жидкость, затем по этой струе пробежал пущенный вслед огонь. И тотчас слободка превратилась в клоаку огня. Вспыхнула свайная постройка, рухнули провалившиеся крыши, упал горящий забор, давя под собою мальчишек. Охваченные пламенем воробьи промчались, как стая пуль.
Тут уж и свои и чужие, и православные и латиняне кинулись прочь вперемешку — огонь ведь не разбирает вероисповедания. Скакал и Денис, кроткая лошадка его «скидывалась, храпя, чуя близость огня. У седла бежал одноглазый со своими приспешниками.
— Негодяй этот ваш Контостефан, — говорил на бегу одноглазый, который имел причину на него ополчаться. — С бабами да с детьми воюет, греческий огонь пускает, а от сицилийцев, от сарацин бежит.
— Да это он не сам, — заметил также на бегу быстрый разумом Костаки. — Контостефан ковчега не выдумает. Это кто-то сверху ему приказал!
«Адская программа выполняется!» — так и кольнуло в грудь Дениса.
Он решительно повернул лошадь в сторону дачи Агиохристофорита, тем более что и труженики моря, распрощавшись, направились в свою сторону.
В резиденции знаменитого патрикия его приняли как постоянного клиента, без задержки. Здесь ничего не изменилось. Все на той же веранде, обдуваемый тем же ласковым ветерком, Агиохристофорит в одиночестве поглощал те же деликатесы, правда как-то без прежнего энтузиазма. Те же самые и вечно новые Мела, Левка и Халка лениво танцевали, обнаруживая прелести тех же округлых грудей и треугольных ягодиц. Завидев входящего Дениса, красавицы застыдились и исчезли за занавесью — одеваться.
Патрикий предложил не сухих кузнечиков, нет. И не надоевших уже соловьиных язычков. Вот бобы — фасоль — в простом оливковом масле, крестьянская пища, дешево, полезно, вкусно. «Времена меняются», — подумал Денис.
Услышав его сообщение о погроме в генуэзской слободке и о последующих действиях флота, Агиохристофорит чрезвычайно разволновался, его даже прохватила одышка, и он долго пил родниковую воду со льда. Оторвавшись от чаши, он потребовал: «Рассыльного!» Выяснилось, что рассыльного он сам послал час назад на ту сторону пролива к госпоже Агиохристофорит. «Запасного рассыльного!» Этого ваше всещедрейшество изволили еще на прошлой неделе отослать в свинарник за грубость. «Нотария!» — и так последовал поочередный вызов лиц, которых можно было отправить со строгим посланием ну хотя бы к Контостефану.
— Но ты не беспокойся, синэтер (то есть из числа близких друзей принца. Этим именем стал Дениса титуловать впервые как раз Агиохристофорит). Можешь быть уверен — к утру порядок там будет наведен.
Денису было и горько и стыдно, он просто не знал, какова его во всем этом деле роль.
С этими чувствами и вернулся он в свою кувикулу Большого Дворца. На улицах шла настоящая резня и охота за людьми. Все, кто мог, сводили друг с другом какие-нибудь счеты. Денису приходилось читать в исторической литературе, как в Византии при каждой насильственной смене царствования устраивались такие резни и погромы. Он и воспринимал это как должное. А вот как отвратительно это, оказывается, выглядит в жизни!