Вкус крови
Шрифт:
«С платформы номер три правая сторона отправляется электропоезд…»
«С чего ты взял, что он НЕ маньяк? Оттого что „приют“ организовал, оттого что заставлял детей заниматься проституцией? Оттого что хотел запугать тебя, когда понял, что ты что-то пронюхал? И убил Чака?»
И все-таки. Отрезанная собачья голова была гарантом того, что Марину Сорокину и Таню Михееву убил не Анатолий Жебров.
Потому что у маньяка не может быть помощников. Он одиночка.
Взламывали отмычкой квартиру и убивали собаку «шестерки». У садиста-убийцы «шестерок» не бывает.
Значит, это
Кто-то другой, также связанный с отделением. Но кто? Спокойствие, старший следователь. Нужно профильтровать мысли. Отбросим в сторону все, что касается Жеброва, Русакова, «дома с привидениями», Мити Шебалина, фирмы «Инесса»… Они не имеют отношения к маньяку.
Остается Таня Михеева и рубиновый кулон в форме капли крови. Как она была рада, бедняжка… Дмитрий напрягся и вспомнил ее порозовевшее от радости лицо.
Порозовевшее от радости.
«Ваш подарок пользуется успехом. Мне уже сделали массу комплиментов. Я не говорю о молодых, вроде Анатолия Григорьевича и нашего медэксперта, но даже Чекасов и Селезнев! А уж Славик Полищук, знаете его! Он подошел… Даже Валентин Николаевич заметил… А Слава Полищук покраснел, он такой смешной…»
Неужели Полищук? Слишком молодой и скромный? А кто сказал, что маньяк должен быть обязательно средних лет? Начинали-то они молодыми. А скромность вообще не помеха. Боязнь подойти к девушке, в результате ненормальная, задавленная сексуальность, которая проявилась вот таким образом. Чикатило, – тот не то что не был сексуальным гигантом, а вообще. Он не насиловал жертвы по той простой причине, что физиологически не мог…
Так что же делал Полищук в ночь с двадцать второго на двадцать третье октября…
Селезнев в ту ночь дежурил. Так что у него алиби. Хотя и алиби следует проверять. Потом окажется, что он на три часа отлучался, оставив кого-то за себя. Тоже стоит покопать.
Есть еще Чекасов…
Что же она еще говорила… Почему-то казалось, что именно в словах Тани, самых незначительных, случайно оброненных, и содержится отгадка.
Может быть, она говорила об этом раньше… В Зоопарке? В кафе «Лотос»?
Завен Погосян? Нет, не он.
И вдруг он понял.
Сначала эта мысль показалась бредовой, даже чудовищной. Но чем больше Самарин думал, тем убедительнее ему казалась его ужасная догадка.
Все сложилось. Из кубиков сложилась картинка. Страшная, жуткая. Но логичная.
Все так есть!
Но ведь это значит…
В следующий миг Дмитрий настежь распахнул дверь кабинета, вихрем пронесся по коридору, чуть не сбив кого-то с ног. Проскочил мимо удивленного Селезнева, хлопнул дверью отделения. Расталкивая пассажиров и вокзальных работников, бросился на площадь.
– Белены объелся следак, – недовольно буркнула вслед Ангелина Степановна.
Но Самарин уже далеко на проспекте, отчаянно выбросив руку вперед, пытался остановить машину. В этот миг он впервые всерьез пожалел о том, что не удосужился обзавестись собственной.
Наконец, замигав правым глазом, к нему подкатила старенькая синяя «шестерка». Самарин так рванул дверцу, что водитель, пожилой дядечка в фетровой шляпе, поморщился.
– Вы что, хотите дверь оторвать? – недовольно спросил он, не обращая внимания на отчаянное «Васильевский. Очень срочно!».
– Извините, – сказал Дмитрий, усаживаясь на место пассажира. – Вот мое удостоверение. Преследуем опасного преступника.
– Ну раз такая важность… – кивнул владелец «шестерки». – А вообще, вас следовало бы проучить. Врываетесь в салон без разрешения.
– Простите.
Волнение Дмитрия передалось водителю. Он понял – дело срочное и очень серьезное. «Государственной важности», – рассказывал он впоследствии друзьям и знакомым. И он не ударил в грязь лицом.
Синий «жигуль» мчался по городу, обгоняя иномарки, подрезая джипы, проскакивая перекрестки на желтый, а то и на красный. Дмитрий молчал, смотря прямо перед собой, только побелели суставы пальцев, впившихся в ручку двери.
«Шестерка» промчалась по Дворцовому мосту и резко завернула налево. Здесь движение было не таким интенсивным, и водитель дал газ, пытаясь вдавить педаль в резиновый коврик.
Наконец «Жигули» остановились на 2-й линии, у дома с эркерами.
– Приехали, – сказал водитель, но пассажира в салоне уже не было. Он хлопнул дверью так же оглушительно, как и в первый раз. Кажется, вылетая из машины, он успел бросить что-то похожее на «спасибо», но не заплатил. Пенсионер хотел было окликнуть его, но увидел только силуэт, мелькнувший в парадной напротив.
Такое дело следовало перекурить. Хотя врачи давно запретили, но иногда можно позволить. Особенно после того, как с честью выполнил задание государственной важности. Еще час назад владелец старень-. кой «шестерки» ни за что бы не поверил, что способен на дикой скорости мчаться по центру города, нарушая все мыслимые правила движения.
Дмитрий в несколько прыжков поднялся на третий этаж и на миг замер перед высокой двухстворчатой дверью. Помедлил. Нажал на кнопку звонка. Прислушался.
Снова позвонил – более настойчиво. Внутри было тихо. «Идиот! Кретин!»
Он выхватил табельный «Макаров» и выстрелил в замок. Звук выстрела гулко разнесся по парадной. И словно в ответ Из-за двери послышался крик. Он звучал неясно и резко оборвался.
Дмитрий, разбежавшись, пнул дверь ногой, и та, лишенная замка, издала скрежет. Затрещал дореволюционный дуб, и дверь распахнулась. Дмитрий был в прихожей.
Сколько раз в мечтах он стоял тут, робко протягивая букет цветов… Думал ли он, что его появление будет вот таким. Расположение комнат помнилось наизусть – хотя он был тут всего раз лет десять назад. Но сейчас было не до сентиментальностей. «В спальне, – подумал он, влетая в квартиру. – На кухне», – принял решение, влетев.
Дмитрий распахнул кухонную дверь и замер. На полу лежала Штопка. Ее ноги, обтянутые голубыми джинсами, беспомощно вытянулись на полу, блузка и лифчик разорваны, но рука прикрывает обнажившуюся грудь. Лицо ее белее бумаги, только из небольшой ранки под левым ухом подтекает кровь. И повсюду следы борьбы – перевернутые табуретки, фарфоровые осколки, разлитый кофе… Тут же валялся хозяйственный нож – японский самозатачивающийся, с зазубринами. Чуть подальше – рваная золотая цепочка с рубиновой каплей.