Владигор и Звезда Перуна

Махотин Сергей

— На плиту, гляди, не наступи! — строго предупредил Микеша. Он откупорил пузырек и вылил его содержимое в ручей. Течение ручья остановилось, вода помутнела и затянулась синей маслянистой пленкой. Микеша снял с пояса нож, взял мальчика за левую руку и слегка ткнул острием в кончик мизинца. В ручей упала капелька крови. — Ну, смотри теперь.

Неподвижная вода потемнела, на ее сумрачной поверхности проявилась скамья, на которой, подперев рукой голову, сидела, глубоко задумавшись, женщина в черном одеянии. Яркий луч озарял ее длинные золотистые волосы и угасал далеко во тьме, высвечивая каменные стены подземелья. Прикрытое ладонью лицо женщины виделось неотчетливо. Она не изменила позы и никак не отреагировала на появление маленького желтоглазого уродца в

меховом плаще с капюшоном, который внезапно вышел из мрака и поклонился ей до земли. Изображение подернулось мутью, исчезло и вновь вспыхнуло, но уже гораздо ярче. На этот раз Дар увидел предвечернюю степь и всадника на прекрасном белом коне. Всадник тоже показался ему прекрасным. Лицо его было мужественным, густая короткая борода слегка курчавилась, вьющиеся светлые волосы были стянуты на лбу узорчатым ремешком. На его плече сидел, подремывая, филин. Еще один человечек устроился на конском крупе за спиной всадника, но разглядеть его не удалось. Застывший поток вновь пришел в движение, ручей зажурчал, и чистая вода размыла и унесла голубую муть под скалистую стену.

Дар в растерянности посмотрел на старичка:

— То была моя мама?

— Она жива, — откликнулся Микеша.

— Я не рассмотрел ее лица. А всадник, кто он?

— В тебе течет его кровь, и она отозвалась.

— Значит, и отец есть у меня? — В голосе мальчика звучали волнение и радость.

— Боюсь, он сам об этом не знает, — вздохнул Микеша. — Но вы торопитесь в одну сторону, может, и встретитесь. Однако, хоть звездочек над головою здесь у меня нету, время позднее, ты уж поверь мне. Ложись-ка почивать, завтра рано разбужу.

Дару, взволнованному и обнадеженному, казалось, что он не сможет заснуть в эту ночь. Но усталость после первого дня пути брала свое. Пятнышко уже давно дремал, опустив голову. Микеша пошептал над очагом, и огонь запылал ярче, распространяя вокруг себя волны тепла. Дар устроился на жестком стесанном бревне, глаза его закрылись, и он задышал ровно и спокойно.

3. Степной пожар

— Перед прахом твоим, Дометий, клянусь, что не пожалею жизни своей ради единства и процветания Братских Княжеств. Да останется славное имя твое в памяти людей на долгие годы! — Голос Владигора отчетливо звучал в звенящей утренней тишине. Произнеся последнее слово, князь Синегорья повернулся к Бажене и, приложив ладонь к сердцу, склонил голову.

— Клянусь! — повторил вслед за ним князь Калин.

— Клянусь! — отозвался князь Изот.

— Клянусь, что подлый враг не избегнет мщения! — громыхнул бас вождя берендов Грыма Отважного.

Полсотни ильмерских трубачей вскинули длинные трубы, и протяжный томительный звук поплыл над Ильмерским озером, все еще затянутым коркой синего льда. На крышку длинного, напоминающего челн гроба посыпались мерзлые комья. Вдоль берега к месту погребения потянулись возы с землей, чтобы к вечеру погребальный курган обрел свою первоначальную форму. А трубы все продолжали звучать монотонно и скорбно, и княжна Бажена, сохранявшая мужественное самообладание со дня смерти отца, наконец не выдержала и разрыдалась. Тотчас жалобно запричитали плакальщицы из княжьей челяди, и даже у самых стойких воинов заныло сердце.

Поминальный пир, начавшийся ночью и длившийся весь следующий день, не отличался, однако, чрезмерным унынием. Князь Дометий прожил долгую жизнь, успев и воинскую доблесть проявить, и земными радостями насладиться. Судьба его многим казалась завидной, и о том, что смерть князя была насильственной, старались не вспоминать. Вспоминали не смерть, а его удачливость в битвах, охотничьи утехи, веселость на дружеских пирах и острословие. То и дело среди гостей раздавался смех. Уж на что Бажена, и та не сдержала улыбки, когда Изот с Калином, будто пожелавшие перещеголять покойного друга в винопитии, уснули обнявшись прямо за столом. Лишь Грым Отважный сохранял прежнюю свою угрюмость, да Владигор был необычно немногословен и задумчив.

После поминок сразу наступила бурная весна. Солнце пекло

едва ли не по-летнему, растапливая заснеженные поля и луга. Дороги сделались непроходимыми. Ручьи становились речками, речки превращались в стремительные потоки. Несколько деревень смыло грязной талой водой со всеми избами, тела утопленников находили в десятках верст от родного очага. Бажена распорядилась выделить из казны средства в помощь обездоленным семьям. Ратники Братских Княжеств, сопровождающие своих князей, отложили мечи и копья и взялись за топоры — инструмент тоже привычный. Синегорские, ладанейские и венедские воины состязались друг с другом в умении тесать бревна, ставить срубы, класть печи. Впрочем, и сами ильмерцы старались не уступать им ни в чем.

Солнце пекло по-прежнему. Земля вскоре подсохла. Воздух наполнился пьянящим ароматом цветов и трав. Владигор под вечер седлал Лиходея, почти насильно вытаскивал Чучу из писцовой горницы, где тот проводил все свое время, и объезжал с ним окрестные луга. Чуча ворчал на леность ильмерских летописцев, не удосужившихся до сих пор составить более или менее толковую историю своего княжества, и жаловался, что княжьи писцы пренебрегают его советами и даже посмеиваются над ним. Часто к подземельщику с князем присоединялся Филимон. В последнее время летать ему приходилось много, и он так уставал, что не желал порой принимать человеческий облик, а просто садился на плечо Владигору и, чувствуя себя в безопасности, урывал часок для сна. Так они и ехали втроем, погруженные в свои мысли, догадываясь, что предстоящее им вскоре путешествие не будет столь безмятежным. В один из таких вечеров Владигору привиделось лицо мальчика, незнакомое, но почему-то взволновавшее его. Видение было мимолетным, однако учащенно забившееся сердце успокоилось не сразу. Даже Бажена за вечерней трапезой обратила внимание на рассеянный вид синегорского князя и осведомилась о его здоровье.

Бажена, унаследовавшая княжение над Ильмером, подолгу беседовала с Калином, Изотом и Владигором, которые охотно делились с ней опытом властвовать над людьми, вершить праведный суд, предвидеть козни недругов и извлекать выгоду из самых, казалось бы, невыгодных ситуаций. Но, беседуя с Владигором, она замечала, что его мысли заняты совсем другим и что какая-то собственная забота постоянно тревожит его. Она почти уверилась, что пребывание в Ильмере тяготит Владигора, и это печалило Бажену. Ее удивляло и то, что он привез с собой маленького подземельщика, с которым отец едва ли был когда-нибудь знаком. Она бы расценила это как невежливость по отношению к Дометию, если б сама не была свидетельницей трогательной, почти сыновней почтительности Владигора к покойному отцу. Нет, что-то тут было не так. Бажена, перенявшая от отца прямодушие и неприязнь к недомолвкам, решила вызвать Владигора на откровенный разговор, но ее отвлекли новые непредвиденные обстоятельства.

Солнце уже не пекло, а нещадно жарило, сжигая молодую сочную траву и заставляя землю покрываться мелкими трещинами. Едва начавшийся сев приостановился. Пастухи загоняли скотину в леса, ибо только там и можно было укрыться от палящего зноя и отыскать какой-никакой подножный корм. С верховьев Аракоса в глубь княжества потянулись новые беженцы, чьи поселения подверглись нашествию зыбучих песков. Дождей все не было. Ильмеру грозил голод.

Ладанею и Венедию засуха пока миновала, но князья Калин и Изот также были охвачены беспокойством, требуя от ежедневных гонцов самых подробных отчетов.

Наступил день сороковин, отмеченных более чем скромно. Уже к вечеру князья собрались в дорогу, обещав Бажене всяческую помощь в случае неурожая. Владигор тоже не захотел дожидаться утра, оправдываясь тем, что обещал заехать в гости к вождю берендов. Этим он вновь озадачил Бажену. До гостеванья ли сейчас, когда и на Синегорье пески наступают?.. Однако она не высказала упрека, поблагодарила князя за то, что сполна отдал дань памяти Дометию, и лишь попросила напоследок:

— Владигор, поговори с Грымом Отважным. Пусть не терзается так. Постарайся убедить его, что в смерти отца он неповинен.