Владимир Чигринцев
Шрифт:
3
Зима в Бобрах стояла пока мягкая, невероятно снежная. Ванькина «школьная» дорожка в Щебетово, накатанная санями, натоптанная валенками, утром походила на начинающий проступать фотоснимок — серая, чуть просевшая тень на свежей белизне, только на редких подъемах поземка вылизала блестящие, утрамбованные плеши. Дорожка в Щебетово, тропка к Бориной мамане — самогонная змейка по краю поля: сын и отец регулярно отлучались из дома.
Гришка с Чекистом отбыли с месяц назад. Где-то в это же
С утра тридцать первого Валентина занялась тестом, салатами, холодцом, мужикам вышел наряд на рубку дров и топку бани. Чтоб как-то занять себя, сговорились коптить сало и большой кусок просоленной свинины. Боря был трезв и деловит, Ванюшка, понятно, мешался под ногами, Валентина причитала — суматоха подготовки, главная составляющая праздника, объединила всех. Да еще так ярко светило солнце, морозец выстудил воздух, прочистил легкие — наст нестерпимо искрил, дышалось легко и свободно. Дрова рубили долго — впрок, исправляли Борину осеннюю недоделку. С полдня, затопив баню, сели на лавочку покурить.
Тут-то Борис и поведал сногсшибательную новость — он продал землю. Вскоре после чигринцевского отъезда надуло ветром московских охотников, богатых и серьезных.
— На двух джипах приехали — в самые Бобры прорвались, что твой трактор!
Место им понравилось. Вмиг и решили — Боря отводит им землю, зимой заготавливает лес, весной со щебетовскими мужиками ставит избу-пятистенок, баню и за мизерную плату назначается совместно егерем-сторожем.
— Все документы уже оформлены — у них это быстро, специальный человек приезжал, все по закону, — уважительно произнес Боря.
Деньги выдали в рублях, хотя предлагали доллары, он отказался.
— На кой мне? Солить? Я их только по телевизору и видал.
Переубедить его было невозможно, в конце концов он даже вспылил, нервно повысил голос:
— Что ты как моя баба — на наш век хватит, всю жизнь их за ничто держал! Куплю Ваньке мотоцикл, будет в школу ездить, и всего делов!
Словом, был в полной уверенности, что отхватил куш. Так оно и было — появилась зримая забота: москвичи посулили протянуть настоящую дорогу и телефон.
— Гришкиной ловле теперь конец, — констатировал Воля.
— Душегуб-то, как же, всех бобров из речки перетягал — теперь, раз я егерь, его песенка спета. — Он откинулся на спинку скамейки, мечтательно сощурил глазки — ну точно сытый кот на печи, — на лице расплылась самодовольная улыбка. — Документ мне выправят! Впрочем, попросят по-соседски, я глаза закрою, не изверг же, но с бобрами — крышка, они в книгу занесены, — важно добавил Борис и кивнул сыну: — Что, Ваня, поохотимся?
— Ты наохотишься, — в голосе парня звучала материнская интонация, — сперва трактор собери, на чем лес возить станешь?
— Деловой, — лениво заметил Боря. — Не боись, пригонят новый, тут теперь такая жизнь закрутится. — Он сладко потянулся.
— Рот, рот открой, когда с неба галушки забесплатно начнут падать, пропустишь! — не удержался Воля.
Борис миролюбиво процитировал в ответ телерекламу:
— Чтоб усе так жили!
Возразить ему было сложно. К вечеру залезли в баню.
Воля, поддавая пару, покрикивал на мужичков:
— Кончилось ваше мытье, привыкайте к жару, москвичи париться любят!
— Мы ко всему привычные, — отозвался Борис, но не стерпел и, пригнувшись, убежал в предбанник.
Но вот включили телевизор, расставили на столе тарелки — Валентина наготовила на целый полк. Чигринцев привез копченой колбасы, хорошей водки, специально для хозяйки вишневый ликер и две бутыли «пепси» для Ваньки.
Выпили, накинулись на еду и, ублаженные, чистые после бани, слушали Борины мечтанья — Валентина так вся и светилась и, осаживая завравшегося, но обыкновению, мужа, на деле жадно ловила красивые слова — новая, еще не начавшаяся жизнь сулила новые надежды. Расчувствовавшись, желая объять своим счастьем и Ванюшку, она ласково положила свою большую и теплую руку на его плечо, запела «детскую» песенку, единственную, верно, что помнила:
Прилетит к нам волшебник
В голубом вертолете
И бесплатно покажет кино,
С днем рожденья поздравит
И, наверно, оставит
Нам в подарок пятьсот эскимо!
Не утерпел и Борис, схватил старый аккордеон, заиграл, путаясь, сбиваясь, но от того только больше расходясь: пьяненький, розовощекий, он весь отдавался празднику, гостю, семейному миру.
С первым ударом часов открыли настоящее шампанское, Волин подарок, налили даже Ванюшке, и тот, не утерпев, не чокнувшись еще, завопил: «Ура! С Новым годом!»
Высыпали на крыльцо, где Чигринцев заранее расставил китайские фейерверки. Ванька защелкал зажигалкой — шипя, разбрасывая огненные брызги, полетели в небо шутихи, закружилось, осыпая снег фиолетовыми искрами, огненное колесо. Боря вытащил ружье, пальнул в небо сигнальным патроном. Яркая красная точка ушла ввысь, вспыхнула, медленно качаясь, поплыла к земле, запустив в ближайшую округу фантастические тени.
— Глядите, глядите! — закричал Ванька. За лесом, в Щебетове, ответили: три, четыре красных огонька вспыхнули в далеком небе и погасли. Упала темнота, только над коровником светила слабая ночная лампочка да падал мелкий снег.
Возбужденные, вернулись к столу, но больше глядели новогодний «Огонек» по телевизору, чем ели. Боря незаметно набрал дозу и скоро засопел прямо на диванчике. Лицо его помягчело, глубокие морщины разгладились. Воля посмотрел на него, поправил свесившуюся с подушки голову.
— Добрая же душа по природе, — сказал с откровенной теплотой.
— Всякая душа по природе добра, — вздохнула Валентина, накрывая мужа теплым одеялом. — Всегда б такой был. — Она мечтательно поглядела Чигринцеву прямо в глаза, до слез благодарная за его слова.