Владимир Набоков: pro et contra. Tом 2
Шрифт:
Буду ждать от Вас ответа.
Долой Сталина!
<Итака> 25.ХI.<19>52.
Дорогой Владимир Михайлович,
Володя меня просит Вас за него поблагодарить. Он предлагает Вам три даты на выбор: 21-го, 27-го или 28-го. Озаглавить он предлагает так:
Владимир Набоков-Сирин
Чтение прозы и стихов.
Завтра утром мы едем в Кембридж, к сыну, а раньше у В<олоди> еще две лекции, т<ак> ч<то> он уже лег.
Сердечный привет Вам от нас обоих.
Вера Набокова
Mr. V. Zenzinov
294 Riverside Drive
New York, N. Y.
<Итака> December 2, 1952 {142}
Dear Vladimir Mikhailovich.
It has occurred to me that I might deliver a half-an-hour lecture on Alexandr Blok in the first part of my soiree, with a short story and a few poems to follow in the second. If this arrangement suits you, you might entitle the whole thing. {143}
Vecher Vladimira Nabokova-Sirina. Pervaya chast' budet posvyashchena Slovu о Bloke, vtoraya sobstvennoy prose i stikham. {144}
I embrace you,
Vash
V. Nabokov
Please let me know the date selected as soon, as you know it yourself. {145}
Заметки <для авторского вечера «Стихи и комментарии» 7 мая 1949 г.> [*]
*
Впервые: Наше наследие. М., 2000. № 55. С. 75–89.
Вступительная статья, публикация и комментарии Г. Глушанок
В личном архиве Набокова в Монтрё хранятся уникальные альбомы, заведенные еще матерью Набокова — Еленой Ивановной, и продолженные его женой. В них вклеены газетные вырезки — рецензии на книги и выступления. В 1930-м году Елена Ивановна, жившая после гибели мужа в Праге, вероятно, присутствовала на вечере сына. Она сохранила газетную заметку об этом выступлении:
**
В название статьи сознательно введена перекличка с заглавием книги Л. И. Вольперт «Пушкин в роли Пушкина» (М., 1999).
«Вечер В. В. Сирина
Союз русских писателей и журналистов воспользовался пребыванием в Праге В. В. Сирина и 20 мая в зале Ираска устроил вечер, посвященный чтению его произведений. В. В. Сирин читает мастерски, захватывая внимание слушателей… Переполненная аудитория горячими искренними аплодисментами приветствовала даровитого писателя и прекрасного чтеца…» [1]
На этом вечере Набоков читал отрывок из романа «Соглядатай», стихи и небольшой рассказ.
1
Неделя. Прага. 1930. 28 мая. № 60.
Публичные выступления в Праге, Брюсселе, Лондоне, Париже, а позднее и в Нью-Йорке, были для писателя не только материальным подспорьем в его часто бедственном положении, но и своеобразным актерским экспериментом — волнующей, живой встречей с читателями. Современники оставили многочисленные свидетельства о своих переживаниях во время литературных чтений в переполненных залах.
15 ноября 1932 г. состоялось первое организованное И. Фондаминским выступление Набокова в Париже. H. H. Берберова вспоминала: «Вечера чтений Набоковым своих вещей обычно происходили в старом и мрачном зале Лас-Каз, на улице Лас-Каз. В зале могло поместиться около 160 человек. В задних рядах „младшее поколение“ (т. е. поколение самого Набокова), не будучи лично с ним знакомо, но конечно, зная каждую строку его книг, слушало холодно и угрюмо. „Сливки“ эмигрантской интеллигенции (средний возраст 45–50 лет) принимали Набокова с гораздо большим восторгом в то время. Позже были жалобы, особенно после „Приглашения на казнь“, что он стал писать „непонятно“. Это было естественно для тех, кто был чужд западной литературе нашего столетия, но было ли наше столетие — их столетием? Что касается „младших“, то, сознаюсь, дело это далекого прошлого, и пора сказать, что для их холодности (если не сказать — враждебности) было три причины: да, была несомненная зависть — что скрывать? — особенно среди прозаиков и сотрудников журнала „Числа“; был также дурной вкус, все еще живущий у молодых „реалистов“ (не называю имен); и наконец была печальная неподготовленность к самой возможности к возникновению в их среде чего-то крупного, столь отличного от других, благородного, своеобразного, в мировом масштабе — значительного…» [2]
2
Берберова Н.Курсив мой. Автобиография. М., 1996. С. 370.
Воспоминания В. С. Яновского, представлявшего как раз «младшее поколение», подтверждают «расслоение» зрительного зала, жадный интерес публики к сенсации и вечное противостояние «художника и толпы»: «Большие, парадные вечера — смотры парижской литературы — обычно устраивались в зале Географического общества <…> Я пришел явно с недоброжелательными поползновениями; Сирин в „Руле“ печатал плоские рецензии и выругал мой „Мир“. [3] В переполненном зале преобладали такого же порядка ревнивые, завистливые и мстительные слушатели. Старики — Бунин и прочие — не могли простить Сирину его блеска и „легкого“ успеха. Молодежь полагала, что он слишком много „пишет“. <…> Читал он в тот раз главу из „Отчаяния“, где герой совершенно случайно встречает свое „тождество“ — двойника. Тема старая, но от этого не менее злободневная. От „Двойника“ Достоевского до „Соглядатая“ того же Сирина всех писателей волновала тайна личности. Но, увы, публика кругом, профессиональная, только злорадствовала и сопротивлялась. Для меня вид худощавого юноши с впалой (казалось) грудью и тяжелым носом боксера, в смокинге, вдохновенно картавящего и убедительно рассказывающего чужим, враждебным ему людям о самом сокровенном, для меня в этом вечере было нечто праздничное, победоносно-героическое. Я охотно начал склоняться на его сторону. Бледный молодой спортсмен в черной паре, старающийся переубедить слепую чернь и, по-видимому, даже преуспевающий в этом! Один против всех, и побеждает. Здесь было что-то подкупающее, я от всей души желал ему успеха. <…> Увы, переубежденных после этого вечера оказалось мало. Стариков образумить невозможно, хоть кол теши у них на темени. Проморгал же Бунин и Белого, и Блока. Поэтам же нашим вообще было наплевать на прозу; они вели тяжбу с Сириным за его стихи, оценивая последние в духе виршей Бунина, приблизительно. А общественники в один голос твердили: „Чудно, чудно, но кому это нужно…“» [4]
3
Сирин В.Волк, волк! <Рец. на:> В. С. Яновский «Мир» // Наш век. Берлин. 1932. № 31.
4
Яновский В.Поля Елисейские. Нью-Йорк, 1983. С. 247–248.
Уже тогда «русский Париж проявил исключительное внимание к писателю, в короткое время составившему себе крупное имя. <…> репутация искусного чтеца, которую имеет Сирин, оказалась оправданной. Если стихи он читает скорее как актер, чем как поэт, то в прозе обнаружил и чувство меры, и умение одной, едва заметной интонацией подчеркнуть нужное слово». [5]
Еще одно парижское выступление воскрешают воспоминания И. В. Гессена, друга отца Набокова: «Накануне возвращения в Берлин удалось еще побывать на литературном вечере, где Сирин читал отрывок из тогда еще не напечатанного романа „Дар“ и чудесный рассказ „Оповещение“. Впечатление усиливалось мастерским чтением, не выпускавшим слушателя из взволнованного напряжения, несмотря на отталкивание, внушаемое большинству слушателей его творческими дерзаниями. Оно и понятно, потому что в новаторстве чувствуется высокомерие, неуважение (у Сирина так и было в немалой степени) к установившимся вкусам и интересам публики. <…> С этой точки зрения понятно, что наиболее непримиримой должна быть своя же братия, писатели и критики — как наиболее увязшие в доминирующей толпе». [6]
5
Последние новости. Париж. 1932. 17 ноября. См. также об этом вечере: Встреча с В. Сириным (от парижского корреспондента «Сегодня») // Сегодня. 1932. 4 ноября.
6
Гессен И. В.Годы изгнания: Жизненный отчет. Париж, 1979. С. 255.
В своей автобиографии, написанной по-английски, Набоков вспоминал: «Но только в конце тридцатых годов мы покинули Берлин навсегда, хотя уже задолго до этого я повадился навещать Париж для публичных чтений. Немыслимая частость этих литературных чтений, проводимых в частных домах или наемных залах, была приметной особенностью эмигрантской жизни, вполне отвечавшей ее скитальческому и театральному характеру». [7] Далее следуют портреты «различных типов исполнителей», выписанные с беспощадным сатирическим блеском и вполне узнаваемые — от Плевицкой до Бунина. «…(вечер — вот русское слово, приставшее к представлению этого рода)», [8] , — уточняет Набоков, описывая под именем Степана Ивановича Степанова — И. Фондаминского, в доме которого он останавливался, приезжая в Париж для этих выступлений.
7
Набоков В.Память, говори // Набоков В. Собр. соч. американского периода: В 5 т. СПб., 1999. Т. 5. С. 559.
8
Набоков В.Смотри на арлекинов! // Там же. С. 164.
Мимолетные сценки и реплики, разбросанные в автобиографических и художественных текстах Набокова, подчеркивают значимость таких публичных «экзаменов» в жизни писателя: «…помнится, однажды двое литераторов, спозаранку явившихся в эту соседнюю столовую, заговорили обо мне. „Что, были вчера на вечере Сирина? — Был. — Ну — как? — Да так, знаете“». [9]
«Крупного поэта Бориса Морозова, похожего на дружелюбного медведя, спросили, как прошел его вечер в Берлине, и он ответил: „Ничево“ — и затем рассказал смешную, но не запомнившуюся историю о новом председателе Союза русских писателей-эмигрантов в Германии». [10]
9
Набоков В.Другие берега // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. СПб., 2000. Т. 5. С. 317.
10
Набоков В.Смотри на арлекинов! С. 149.