Владычица небес
Шрифт:
Требовательный шепот Клеменсины проникал в мозг, давил на виски так, как недавно он сам давил их своими пальцами. Но она была права. Надо вставать и уходить отсюда, пока еще возможно. И возможно ли? Хриплый стон вырвался из глотки киммерийца, когда он рывком поднял свое тело на руки. Только сейчас Дали знать о себе все раны, синяки и ссадины, полученные в схватке с бандитами. Плоть вновь соединилась с мозгом невидимыми нитями, и страдание от сего союза оказалось почти невыносимым: спасительный сон отступил; сознание не меркло и на миг, позволяя прочувствовать человеку всю боль, палящую его изнутри и снаружи.
Стиснув зубы, Конан
Упираясь руками в потолок, он прошел к тощему скрюченному телу, лежащему без движения в углу, в куче тряпья. Внешне бесстрастно обозревая лицо Трилле, сплошь покрытое кровяной коростой, внутренне Конан наливался злобой, такой живой и горячей, что дремлющая сила вновь всколыхнулась в нем, передавая ток онемевшим от долгого сна членам. На вздох варвар замер, наслаждаясь привычным чувством той свободной, бьющей через край силы, возвращение которой означало продолжение жизни, затем медленно склонился над злосчастным бродягой.
Видно, душа его бродила где-то в округе Серых Равнин, с тоскою оглядываясь назад и с той же тоскою все-таки шагая вперед. Конан видел таких не раз: вернуть их к жизни обычно стоило немалых усилий, ибо сама суть их смирилась и желала избавления от земных мук, а плоть во всем была ей покорна. Не всегда лекарям удавалось щипками, хлопками, криками и кровопусканием растормошить вялую, словно снулая рыба, суть, но варвару — удавалось довольно часто. Будучи уверенным в том, что глоток доброго крепкого вина — то, что надо, он и вливал его в рот умирающему, и лечение сие полагал единственно возможным для всех, независимо от характера раны и состояния. В самом деле, каждому известно, что на Серых Равнинах нет иных развлечений, кроме унылых прогулок по сопкам в густом тумане, а вот вино есть одна из радостей жизни, и при исцелении человека следует напомнить ему об этой самой радости, дабы он захотел вернуться назад.
Чтобы Трилле захотел вернуться назад, Конан окликнул Клеменсину и велел ей найти дорожный мешок, который и во время схватки с разбойниками висел у него за спиной. Увы, из пяти бутылей вина, что старик затолкал туда по его распоряжению, уцелели только две; еще три были разбиты на мелкие осколки, и девушке пришлось долго трясти мешок, высыпая их на земляной пол подвала.
Конан пальцем раздвинул сухие, потрескавшиеся губы парня и с превеликой осторожностью, стараясь не пролить ни капли, принялся заливать вино ему в рот.
Клеменсина не теряла времени. Пока варвар лечил Трилле своим способом, она осмотрела подвал. Стены его были столь ветхи, что даже она, наверное, могла бы развалить их одним ударом. Однако девушка не спешила ликовать: голоса сторожей доносились снаружи, и, хотя им вторил звон бутылей, были они вполне бодры. Удастся ли спутникам выбраться из подвала? Удастся ли пройти мимо бандитов, по всей видимости окруживших домишко старика? Конечно, Клеменсина свято верила в силу и удачу киммерийца, но нынешнее положение казалось ей почти безнадежным.
В тот момент, когда грустные мысли о будущем совсем одолели девушку, Трилле наконец подал первые
Криво улыбнувшись, Конан встал сам и легко поднял парня.
— Идем, — негромко сказал он, делая шаг к стене, которую, кажется, за препятствие не считал.
Однако сразу вслед за тем взрыв хохота, раздавшийся снаружи, остановил киммерийца. Будь он один, он прорвался бы хоть сквозь три десятка бандитов, но сейчас с ним была девушка и едва живой Трилле, который даже не мог стоять, а потому цеплялся обеими руками за куртку Конана.
— Я отвлеку их, — вдруг сказала Клеменсина, сама удивляясь своим словам и с усмешкой пожимая плечами, — А вы пройдете — только вдоль гор, вкруг равнины…
— Нет, — сиплый голос Повелителя Змей звучал еще с Серых Равнин, но зато сам он точно уже был здесь. — Уйдем вместе…
— Как? — Девушка снова пожала плечами.
Не отвечая, Трилле сжал руку варвара — ему показалось, что очень сильно, а на деле Конан едва ощутил сей знак. Он сразу понял, что хотел парень, а поняв, с сомнением качнул головой.
— Ты слаб, — буркнул он, увлекая бродяжку за собой, к стене, кою все-таки намеревался разворотить.
— Нет! — Поистине то был голос человека живого, а не того полутрупа, что валялся без чувств всего несколько мгновений назад. Конану даже почудилось, что из глубины подвала пронесся вздох Серых Равнин, упустивших душу Повелителя Змей из трясины своего сырого тумана. — Нет, я сделаю это.
Клеменсина переводила недоуменный взгляд с одного спутника на другого. Она никак не могла уразуметь суть их спора, тем не менее понимая, что вот сейчас — спустя миг или два — решится их судьба. Трилле отпустил руку киммерийца и жестом предложил ему и девушке сесть на пол. Затем он повторил уже знакомое Конану действо, а именно: носком сандалии очертил круг, стараясь, чтоб линия не прерывалась и на палец…
Варвар сунул лицо в колени, не желая видеть снова тех тварей, каждая из коих представлялась ему выродком Сета — злобного стигийского божества. Клеменсина же, догадавшись, что надо ждать чего-то странного и интересного, приготовилась внимать и взирать, ибо любопытство женщины неистребимо, даже в моменты опасности…
И все же, когда со всех сторон раздалось премерзкое шипение, происхождение коего было весьма однозначно, девушку передернуло, и, не в силах совладать с собой, она также сунула лицо в колени, а плечом прижалась к ноге киммерийца.
Не прошло и мига, как снаружи послышались дикие вопли. Паника, охватившая бандитов, наполнила воздух; ужас ощущался повсюду — он затекал и в подвал, холодными колючими мурашками покрывая тело Клеменсины. Толстокожий варвар вместо ужаса испытывал удовлетворение. Он легко воображал смятение и смерть, царившие сейчас в доме и возле него. По звукам, доносившимся оттуда, он восстанавливал всю картину происходящего: вот один ужаленный, визжа, покатился по земле; вот предсмертный хрип другого смешался с торжествующим шипением обвившей его горло змеи; вот третий вскочил на коня, и тут же и он сам и его конь рухнули наземь, в жутких конвульсиях встречая смерть… Вой, крики, стоны разрывали ночную тишину, и скорбная музыка эта радовала жестокое сердце киммерийца так, как может радовать воина единственно победа над врагом.