Владыка Серафим. Роман. Часть вторая
Шрифт:
– Конечно - продолжил он немного успокоившись, - они долгое время от меня зависели во всем, начиная от денег и заканчивая распоряжениями по нашей квартире...
Не скрою, что я надеялся на их признательность и немного пользовался этим их подчинённым положением. Иногда, эту зависимость, я использовал как рычаг, чтобы заставить их делать, так как я хотел...
Илья Иванович всхлипнул, нервно пошарил, дрожащей рукой по груди, словно хотел расстегнуть тугой ворот рубашки. Потом, вдруг, резко приблизил лицо к Владыке и почти прошептал:
–
– Они, похоже, с нетерпением ждут, когда я умру, потому что... потому что им хочется жить независимо, хочется пользоваться благами жизни, а я...
– он вновь всхлипнул и утер лицо рукавом пиджака: - Кажется, что я им мешаю! Я для них, сегодня существую, как унылое напоминание о их будущем.
Я имею ввиду взрослых детей, но главное - это конечно жена...
... Владыке было жаль этого человека с его горькими, безысходными подозрениями, но в душе он понимал, что этот человек заслужил такое к себе отношение, потому что сам в жизни был эгоистом и со временем, стал той "ролевой моделью", как говорят англичане, с которой и его жена и его дети, вольно и невольно брали пример.
Его дети, на этом выросли и теперь, уже не могли изменить себя и своего отношения к человеческим немощам, в том числе к жалкому состоянию своего отца...
– Успокойтесь - проговорил Владыка. И погладил плачущего по плечу, худой и старческой, в пигментных пятнах, рукой.
– Вам надо поменьше думать о себе, как о жертве. Ведь вы прожили большую жизнь. Вы любили и были любимы. Попробуйте вспоминать эти моменты, и радоваться пережитому...
Владыка помолчал собираясь с силами, а Илья Иванович, вдруг стал перед ним на колени и сжав ладони лодочкой, проговорил, попросил волнуясь:
– Говорите! Говорите! Я вам полностью верю и даже ваш голос меня успокаивает!
Владыка ещё раз погладил его по плечу и продолжил:
– Я хочу говорить с вами правдиво и потому буду упоминать, иногда слова и вещи невежливые. Но если вы меня поймёте, почему я буду это говорить, тогда мои слова вам помогут...
Илья Иванович снова попросил дрожащим голосом:
– Говорите! Говорите пожалуйста! Ведь со мной, нормально уже давно никто не разговаривает. Всё какие-то вежливости - неискренности. А я от этого уже устал...
Владыка отпил несколько глотков из стакана с водой, стоящего на тумбочке и продолжил:
– Мне кажется, что подготовку к уходу из жизни надо начинать задолго до того момента, когда нас полностью захватит смертельная болезнь. Ведь дело всё в том, что мы, рано или поздно умрём - таков удел человечества и таковы законы природы...
– И совсем, кажется, не так важно, умрём ли мы от смертельной болезни в семьдесят лет или от смертельного удара в автомобильной катастрофе, в сорок, или от сердечного приступа, после сильных переживаний по совершенно пустячному
– Очень важно, поняв это, научится не бояться смерти, а даже желать её и главное, конечно, не боятся. Ведь вам, думаю, известен этот силлогизм, по которому доказывается, что смерть не страшна, сама по себе, а страшны представления о ней, вполне инстинктивные...
Это потому, что когда мы чувствуем - мы ещё живём, а когда умрём, то уже ничего не будем чувствовать...
Илья Иванович слушая, с напряжением следил, как движутся губы Владыки в разговоре и похоже, вовсе не понимал того, о чём говорил престарелый богослов и философ. Но его успокаивал сам голос и неспешное течение этой беседы...
– Одной из главных мыслей нашего поколения - собравшись с силами после небольшой паузы, продолжил Владыка - выросших в России в двадцатом веке, было осознание не важности комфортных условий жизни или её продолжительности.
Мы жили с мыслями о Родине и потому, как мне кажется, наши жизни были цельными и наполненными понятным смыслом. И потому, мы были душевно здоровыми людьми, делая что-то для других: одни больше, другие меньше, - а значит жили исполняя Заветы Иисуса Христа...
Мы строили будущее, и верили - а это самое важное!
Он вновь прервался, продышался и уже тихим, усталым голосом закончил:
– В обычной жизни сегодня, в обстановке эгоистичной сытости, нам надо чаще думать о том, что останется после нас для жизни наших детей и внуков. Ведь жизнь должна обязательно меняться в сторону добра и любви, и прежде всего благодаря вам, мне и другим людям нас окружающим.
– Мы этого часто не чувствуем и не понимаем, но дела, которые мы делали в нашей жизни, будучи врачами, строителями, рабочими или служащими, меняли мир в лучшую или худшую сторону. Если мы делали что-то для других, тогда, рано или поздно и нам кто-то делал, нужное и полезное...
... Но всё это в прошлом. Мы состарились и по закону природы, нам надо умереть. И потому, я призываю вас закончить жизнь достойно, как и подобает нормальному человеку. А это значит встречать страдания, боль и одиночество, как высокое испытание , которое посылает нам Бог, в качестве очищения от суеты и страстей, наполнявших наши жизни, когда мы были молоды!
– Что же касается впечатлений от посещений ваших родственников, вы можете их попросить не ходить к вам так часто, отчего и происходят все неискренности и заминки в беседах, когда кажется, что и говорить-то больше не о чем...
Владыка ещё передохнул, на какое -то время замолчал и только хрипло и тяжело втягивал воздух синеватыми губами. И становилось понятно, как трудно ему так долго разговаривать:
– Я помню своего отца, который последние годы свои, работал рабочим на заводе, потому что считал и себя виновным в революции, произошедшей, как он говорил в России, по вине класса богатых - он был сторонником Льва Толстого...