Владыка смерти (Сага о плоской земле I, Том 2)
Шрифт:
Но его спутница не искала его. Прошло много времени, прежде чем Зайрем покинул долину и, еле волоча ноги, отправился в дикие и зловещие черные земли. Когда он добрался до соленого озера, он не нашел ни свою подругу, ни даже ее следов.
Дождь перестал лить, и небо прояснилось. В вечернем полумраке озеро светилось каким-то жутким светом. Зайрем бродил по берегу, думая о старом колдуне: тот от имени Азрарна отверг его, но пристально вглядывался в Симму, девушку с сияющими волосами, чья женственность, казалось, расцвела от этого взгляда; в те мгновения Симму стала прекраснее, нежнее и сладострастнее, чем когда-либо
В детстве святые отшельники научили юношу бояться себя и своей радости; монахи в желтом храме, сами того не подозревая, научили его презирать богов. Люди научили Зайрема вероломству. Азрарну он был не нужен. Владыка Смерти отвернулся от него. Зайрем остался ни с чем, однако Симму могла бы подарить ему свою любовь - этой любви, возможно, хватило бы, чтобы исцелить его кровоточащую душу. Но Симму исчезла; дева или юноша - она отреклась от Зайрема. Так ему казалось. Как мог он в тот день и ту ночь догадаться о всепоглощающей печали эшвы, которая стала теперь и печалью Симму? Откуда он мог узнать о тьме и об Азрарне, шагнувшем из тьмы, чтобы навеять чары забвения? Или о том, что, несмотря на эти чары, Симму все еще смутно помнил своего спутника, свое второе я-, свою любовь?
Ночь раскинула черные крылья - подобно тьме, что царила в душе Зайрема. Он шел по диким землям, шел куда глаза глядят, и его душа напоминала курган из праха.
***
Долгие месяцы Зайрем скитался, питаясь плодами земли или голодая. И то, и другое не вызывало у него никаких эмоций, он ел ягоды и коренья лишь по привычке. Часто на него нападали дикие звери, но они не могли убить несчастного и в страхе уползали прочь. Иногда Зайрем встречал людей. В одной деревушке, в сотне миль от тех диких земель, его приняли за того, кем он когда-то был, - за жреца. К нему подошли несколько женщин, одна из них держала на руках больного ребенка, но Зайрем с отвращением взглянул на него и зашагал прочь. Когда же несчастная мать догнала его, он, неожиданно для себя самого, ударил ее. Так он впервые понял, что стал жесток. Именно жестокость пробудила его; раньше он испытывал подобные чувства, проявляя доброту и сочувствие к больному.
Зайрем не замечал, как меняется ландшафт вокруг него. Все казалось ему плоским и однообразным - днем он брел или ночью, вверх или вниз, светило солнце или шел дождь. С таким же успехом он мог бы просто сесть на землю и не двигаться. Но молодое и деятельное начало еще жило в нем, заставляя идти вперед, куда глаза глядят, Однажды на рассвете Зайрем проснулся в лесу огромных папоротников и, сев среди широких листьев, на которые он в изнеможении повалился вчера в полночь, увидел сидящего неподалеку незнакомца.
Человек этот был одет строго, без излишеств, и покрой одежд выдавал в нем странствующего монаха. Его неподвижные грубые черты говорили о хладнокровии, уверенности в себе и безграничном самодовольстве.
– Добрый день, сын мой, - сказал незнакомец, и его тонкие розовые губы приоткрылись ровно настолько, чтобы произнести эти слова.
Зайрем вздохнул и упал обратно на листья; он слишком устал. Юноша лежал и смотрел вверх, и низкие своды леса с пробитыми в них кое-где оконцами, сквозь которые струился утренний свет, успокаивали его глаза и сердце. Но тут жрец заговорил:
– Ты плохо выглядишь, сын мой. Судя по остаткам твоего одеяния, оно когда-то было облачением священнослужителя.
– Нет, - пробормотал Зайрем, и глаза его, непонятно почему, наполнились слезами.
Монах, не обратив внимания на отрицание Зайрема, невозмутимо продолжал;
– Я думаю, сын мой, мне не помешало бы пойти с тобой. Сдается мне, что мое общество принесет тебе пользу. Видишь ли, я очень благочестив и посвятил свою жизнь благим делам, усердно поклонялся богам и помогал людям в трудную минуту. За это много лет назад меня вознаградили, по велению богов либо каких-то других могущественных сил на меня снизошла благодать. Ничто - что бы это ни было!
– не может повредить мне. Молния никогда не ударит в то место, где я стою; море никогда не опрокинет корабль, на котором я плыву; дикий зверь не разорвет меня. Ну, не замечательно ли это?
– Зайрем не ответил, и монах продолжал:
– Ты можешь себе представить, где бы ни случился пир, всегда приглашают меня. Даже чужестранцы зовут меня на свои празднества, ибо знают, что, пока я нахожусь в доме, он в безопасности, даже в самую бурную погоду. Корабли соперничают между собой за право взять меня на борт пассажиром - конечно, бесплатно, - ибо корабль, на котором я плыву, не может утонуть. К сожалению, добавил монах, поджимая губы, - это не все. Есть одно "но". Если я оказываюсь в обществе только одного человека и какая-нибудь опасность угрожает нам, то она всегда обрушится на моего спутника, а не на меня. Но пусть это не смущает тебя, ибо я уверен, что смогу найти то, чего жаждет твоя душа.
– Не сможешь, - резко ответил Зайрем и, поднявшись, зашагал прочь.
Монах тут же вскочил на ноги и поспешил за ним.
– Я не привык к подобному обращению, - торопливо проговорил он.
– Ты многое мог бы узнать от меня.
– У меня тоже есть что тебе рассказать, - отозвался Зайрем, останавливаясь и пристально глядя монаху в глаза.
– Ничто и никогда не сможет причинить мне вреда, и я не желаю иметь попутчиков.
– Ты не можешь так говорить!
– вскричал монах.
– Такое высокомерие не приличествует твоему возрасту. Боги...
– Боги мертвы. Или спят.
– Да простят тебя небеса!
– взвизгнул жрец, скривившись.
– Горе тебе, заблудший! Я вижу, небеса тебя не простили.
Огромный тигр со сверкающими глазами выскочил из-за деревьев и бросился на них.
– Я буду молиться за тебя, сын мой, пока ты принимаешь эту мучительную смерть, - сообщил монах.
До сих пор Зайрем пребывал в каком-то оцепенении, но тут безразличие покинуло его, сменившись безумным весельем. Он громко рассмеялся.
– Ты бы лучше уносил ноги, брат, - посоветовал Зайрем.
В этот момент тигр прыгнул на него, но, не успев долететь до груди юноши, фыркая и рыча, покатился в заросли папоротника, будто что-то оттолкнуло его.
У монаха отвисла челюсть.
Тигр поднялся и снова напал на Зайрема. Но опять он словно уткнулся носом в какую-то мягкую подушку и, тщетно хватая лапами воздух, отлетел назад. Наконец он отполз в сторону и задумчиво уставился на монаха. Очевидно, тигр с самого начала вознамеривался сожрать одного из этих двоих, и, хотя монаха защищала благодать богов, у тигра не осталось выбора. Хищник явно не собирался считаться с небесной благодатью.