Власть без славы. Книга 2
Шрифт:
В декабре 1949 года либеральная партия победила на федеральных выборах, и Р. Дж. Мензис занял пост премьер-министра. Джон Уэст дал на предвыборную кампанию десять тысяч фунтов либералам и лишь тысячу фунтов лейбористам. Он сказал Фрэнку Лэмменсу, что только Мензис способен отменить контроль над ценами, покончить с карточной системой и разгромить коммунистов.
Однако результаты выборов не радовали Джона Уэста — он был слишком поглощен своим больным сердцем, страхом смерти.
Джо женился и переехал в дом, купленный для него отцом на другом конце города. Теперь Джон Уэст
Страх смерти совсем расшатал нервы Джона Уэста. Он все еще каждое утро сам доил свою козу и таскал с собою бутылку козьего молока. Он купил новые патроны для своих револьверов, опасаясь, как бы кто-нибудь из его явных или тайных врагов не покусился на его жизнь. Он ел только то, что было приготовлено у него в доме, потому что боялся, как бы кто-нибудь не отравил его. Когда же страх на время переставал терзать его, он страдал от одиночества, и тогда мысли его обращались к Мэри. Перебирая в памяти прошлое, он иногда упрекал себя. Не виноват ли он отчасти в ее отъезде? Что-то она сейчас делает? Она опять вышла замуж — есть ли у нее дети? Неужели и второй ее муж — коммунист? А может быть, она вышла за состоятельного человека… кажется, он врач. Может быть, она сама теперь отказалась от своих прежних взглядов? Впервые за последний месяц Джон Уэст заговорил с женой — спросил, не получала ли она писем. Нелли холодно ответила, что Мэри изредка пишет ей, но в этих письмах нет для него ничего интересного.
В тот же год умерли Тед Тэргуд, Алфред Дэвисон и Ренфри, и Джон Уэст с ужасом понял, что теперь уж наверно скоро настанет его черед.
Приближалось рождество, и Джон Уэст вспомнил, как шумно и весело оправляли его Мэри и остальные дети. Вот если бы она навестила его на рождестве…
В сочельник сиделка сообщила, что в восемь часов вечера Мэри будет звонить по телефону из Англии. Услышав это, Джон Уэст даже задрожал от волнения. За обедом кусок не шел ему в горло. Он вышел в гостиную и стал дожидаться звонка. И когда телефон зазвонил, он едва удержался, чтоб не подойти первым; но подошла сиделка и передала трубку Нелли, которая все время бродила тут же, кутаясь в халат.
Джон Уэст ждал, задыхаясь от нетерпения, пока Нелли дрожащим и плаксивым голосом разговаривала с дочерью.
Наконец Нелли сказала: — Да, отец тут. Хочешь с ним поговорить?
Он взял у нее трубку; Нелли тихо плакала.
— Хэлло… Мэри… — с трудом заговорил Джон Уэст и сам удивился, услыхав, как ласково прозвучал его голос.
— Хэлло, отец. Как поживаешь?
— Да ничего, помаленьку… А ты?
— Неважно. Иногда тянет на родину.
Наступило молчание. Джон Уэст не находил, что сказать. Потом у него против воли вырвалось: — Мэри, ты… ты все еще коммунистка?
— Да, отец. А что? Неужели ты…
— Ваше время истекло, — прервал равнодушный отчетливый женский голос. — Хотите продлить?
— Я не могу себе этого позволить, отец, — сказала Мэри, словно намекая, что он мог бы сам оплатить этот разговор.
Он задыхался, голову ломило, глаза застлало туманом.
— Простите, — сказала телефонистка, — вам пора кончать.
Джон Уэст наконец перевел дыхание и крикнул: — Нет! Я заплачу, продлите!.. — но
Он кулаком ударил по аппарату. — Я хочу продлить разговор, говорят вам! — Никто не отозвался. Он медленно положил трубку на рычаг.
В первые недели нового, 1950 года Джона Уэста уже не покидали мысли о Мэри. Она, наверно, решила, что он не хотел продлить разговор, а ведь он хотел… просто он не мог ничего сказать, у него был приступ астмы. Однажды он подумал, что надо бы взять у Нелли адрес дочери — тогда он напишет ей и все объяснит и спросит, почему это она сказала, что чувствует себя неважно.
Боязнь одиночества и тоска по дочери пересилили в Джоне Уэсте страх смерти и возмездия и даже ненависть к коммунизму. Наконец однажды в марте он решился. Он узнает адрес Мэри. Он напишет ей, объяснит, почему он не продлил телефонный разговор, попросит ее вернуться домой! Она ведь сказала, что ее тянет на родину. Он напишет, что охотно даст ей денег, чтоб она могла осуществить свое желание. Если хочет, пусть даже мужа привезет с собой.
Весь день в конторе он обдумывал, что напишет, как извинится перед нею. Он скажет Нелли, что Мэри, кажется, одинока и тоскует; скажет архиепископу, что вызывает дочь домой, чтобы попытаться вернуть ее в лоно церкви; скажет Лэмменсу, что Мэри написала ему, прося прощения…
Он вернулся домой в такси и по дороге все снова повторял про себя, что он скажет Нелли.
К обеду Нелли вышла с покрасневшими глазами, все ее худое костлявое тело вздрагивало от сдерживаемых рыданий, слезы текли по морщинистым щекам. Неужели это она — та красивая девушка, которую он когда-то поцеловал в кухне ее матери, когда они были молоды и жизнь была хороша?
— Что с тобой? Ты больна? Зачем же ты сошла к обеду?
— Мэри… — хрипло ответила она. — Телеграмма от ее мужа… Она… она умерла!
Он окаменел, лицо его исказилось, глаза расширились. Потом он кинулся к жене и схватил ее за плечи.
— Ты с ума сошла! С ума сошла!
Она взглядом показала ему на телеграфный бланк, лежащий на столе. Он выпустил ее и взял в руки телеграмму.
«С глубоким прискорбием сообщаю вам, что моя незабвенная жена, а ваша дочь Мэри вчера скончалась от рака. Болезнь продолжалась несколько месяцев».
Джон Уэст смотрел на телеграмму, словно не веря глазам. Потом скомкал ее в руке. И вдруг жестокая боль стиснула ему сердце, он пошатнулся и рухнул на пол.
Нелли слабо вскрикнула. В комнату вбежала сиделка и опустилась на колени подле Джона Уэста.
— Миссис Уэст, велите горничной позвонить доктору Девлину! Пускай придет немедленно!
Когда пришел Девлин, они с трудом перенесли Джона Уэста на кушетку в музыкальной комнате. Горничная затопила камин, и они перетащили кушетку поближе к огню и укрыли больного пледами. Джон Уэст пришел в себя. Врач сделал ему укол, дал лекарство и с полчаса просидел подле него.
Прощаясь, Девлин сказал: — Это был тяжелый приступ, мистер Уэст. Вы должны быть очень осторожны. Полежите пока здесь, потом сиделка поможет вам подняться в спальню и лечь в постель. И несколько дней не вставайте. Завтра с утра я зайду. — Уходя, Девлин прошептал сиделке: — На этот раз он, пожалуй, не выживет. Я не могу остаться, меня ждет тяжелый больной. Если я вам понадоблюсь ночью, непременно позвоните.