Власть и прогресс. Наша тысячелетняя борьба за технологии и процветание. Дарон Аджемоглу, Саймон Джонсон. Саммари
Шрифт:
Кроме того, даже самые здравые идеи преломляются в коллективном сознании весьма прихотливо. Да, наш вид преуспел потому, что люди научились действовать сообща, передавать друг другу знания. Однако каждый из нас вовсе не образец рациональности:
? мы склонны обращать внимание на те факты, которые подкрепляют нашу точку зрения;
? мы верим людям, которые имеют высокий социальный статус;
?
И таких ментальных ошибок десятки. Ведь мы потомки тех, кто полагался на быстрое мышление (в далекой древности любители поразмышлять быстро становились добычей хищников).
А еще проблема в том, что чем влиятельнее становится ваша идея, тем больше вы сами в нее верите. Сначала в глубине души могут шевелиться сомнения, но потом появляется спокойная уверенность: я, именно я нашел лучшее решение.
Мы не обречены на ментальные ловушки. Общественная повестка – то, что можно и нужно корректировать. Более того, это единственный путь к общему процветанию. Давно замечено, что вместе с демократизацией страны растет ее ВВП. Несложно понять, почему демократия хороша: она не предполагает монополию на единственную точку зрения.
Если же мы становимся заложниками одного взгляда на развитие общества, пусть и с привлечением новейших технологий, это неизбежно грозит проблемами.
Вот три истории, которые отлично это демонстрируют.
История первая. Истоки неравенства. 12 тысяч лет назад мы добывали пропитание собирательством. Но на Земле становилось все жарче, и наши предки переселились с сухих плоскогорий в долины рек. Места для кочевников стало меньше, зато можно было обрабатывать более плодородную почву долин. Так был изобретен плуг.
Еды сразу прибавилось: в аграрных обществах производительность труда крестьян в пять раз выше, чем у собирателей. Это значит, что в полях могла работать лишь пятая часть населения. Чем заняться остальным?
Думать о том, как распорядиться избытком урожая и землями. Охотникам-собирателям понятие собственности было почти незнакомо. А вот землепашцы быстро озаботились тем, где проходят границы их земельных участков, нельзя ли их расширить и передать по наследству [5] . Само собой, появились те, кто регулировал эти отношения (короли, чиновники), и те, кто обеспечивал порядок (солдаты). Иногда они действовали справедливо, но чаще – нет.
5
Читайте саммари книги Дэвида Грэбера, Дэвида Венгроу «Рассвет всего. Новая история человечества».
Социальные вопросы были не единственной проблемой. Рацион землепашцев содержал меньше питательных веществ, чем рацион собирателей, ведь в нем преобладали злаки. Это быстро сказалось на здоровье: когда люди перешли от собирательства к сельскому хозяйству, их средний рост уменьшился почти на 15 см. Кроме того, работа в поле занимала в разы больше времени, чем сбор фруктов и орехов. А порой люди попросту голодали, ведь земля могла не дать урожай.
Со временем неравенство только усиливалось. Как указывает экономист Тим Харфорд, самая вопиющая ситуация возникла в Древнем Риме: там разрыв между богатыми и бедными был столь велик, что дополнительное присвоение даже незначительной части ресурсов обрекло бы бедняков на голодную смерть – в буквальном смысле.
Итак, последствия изобретения плуга оказались очень долгосрочными – и очень неоднозначными. Антрополог Джаред Даймонд называет переход к земледелию «катастрофой, от которой мы так и не оправились». [6]
Конечно, само по себе изобретение плуга – не приговор. Египтяне, например, вполне успешно совмещали развитие зерновых монокультур и охоту на зверей. Ранние общества Юго-Восточной Азии разрабатывали монокультуру (рис), но при этом не стали заложниками жесткой социальной иерархии. Все дело в том, на какие социальные условия соглашается общество.
6
Читайте саммари книги Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь. История человеческих сообществ».
История вторая. Как катастрофа способствует конкуренции. Перенесемся в Средние века. Вопреки популярному заблуждению, это вовсе не отсталое время. Одно из самых замечательных изобретений этого периода – водяные и ветряные мельницы. Они позволили европейским крестьянам удвоить выход муки с гектара. Означало ли это всеобщее процветание? Ничуть не бывало.
Те, кто пахал землю и молол зерно, тогда составляли 95 % населения. Однако они во всем полагались на 5 %, провозгласивших себя элитой общества, – знать и духовенство. К 1300 году священнослужители владели третью всех земель Европы.
Главный и самый капиталоемкий бизнес этого времени – возведение монастырей.
Конец ознакомительного фрагмента.