Власть несбывшегося
Шрифт:
Помню только, что в какой-то момент оконное стекло разлетелось на куски под ударом мощного порыва ветра. Он подхватил — меня? нас? — и унес куда-то, где уже не было унылого пейзажа гугландских окраин и вообще ничего не было…
Следующий эпизод: я смотрю себе под ноги и вижу крошечные, неровные камешки мостовой, темные и мокрые, словно здесь недавно прошел дождь. И пахнет именно так, как должно пахнуть после дождя: свежестью, мокрой травой и еще чем-то головокружительно сладким.
Я поднял голову и увидел, что низкое серое небо причудливо расчерчено тонкими ветками цветущих
«Господи, и куда нас занесло?» — одинокая мысль лениво пошевелилась в моей опустевшей голове, потом поняла, что на нее никто не обращает внимания, и послушно затихла.
Я огляделся. Мои спутники обступили меня, как начинающие туристы своего инструктора, им только рюкзаков не хватало!
— Где мы, сэр Макс?
Вопрос задал не кто-то один, это был их общий голос. Кажется, я снова стал самостоятельной человеческой единицей, а ребята из Ордена Долгого Пути все еще оставались каким-то непостижимым единым целым.
— Мы здесь, — глубокомысленно объявил я.
Наконец я узнал местность и рассмеялся от неожиданности и удовольствия. Я отлично знал эту тихую, безлюдную улицу на окраине Восточного Берлина. И как нас сюда занесло?!
— В этом Мире я родился, ребята, — сообщил я. — Правда, совсем в другом городе, но это как раз совершенно не важно… Эта улица называется Рейнштейнштрассе, улица Рейнских Камней. Камушки, надо полагать, действительно когда-то лежали на дне глубокой реки… Это хорошее место, словно бы специально созданное для вас. Возможно, лучшее, что можно найти. Здесь теперь много заколоченных домов и заброшенных садов — именно то, что требуется, верно? Правда, я не думаю, что так будет всегда: скоро эти дома все-таки купят и заселят. Может быть, очень скоро… Но вам же не составит труда отгородиться от остальных людей, я правильно понимаю?
— Более того, нам не составит труда сделать так, что люди вовсе не смогут отыскать эту улицу.
Я не мог разобрать, то ли это сказал сам Магистр Нанка, то ли по-прежнему все вместе.
— Тогда ладно, — кивнул я. — Прощайте, ребята.
Я повернулся и пошел прочь, с удовольствием ощущая неровную поверхность крошечных рейнских камней под тонкими подошвами сапог. Мною овладела странная печаль — она не была похожа на обыкновенную грусть или плохое настроение. Я был совершенно один в бесконечном чужом пространстве и отчетливо понимал, что всегда, по большому счету, был один.
Вокруг было пусто, и внутри меня было пусто, и каждая клеточка моего тела знала без тени сомнения, что я уже умер, и все умерли, а может быть, нас и вовсе никогда не было, так что все бессмысленно — абсолютно! Это чувство пришло откуда-то извне и поглотило меня. Нечто похожее я уже испытывал, когда становился на след мертвеца, но тогда я мог просто сойти со следа, а теперь оставалось только ждать…
— Подожди, сэр Макс! — Магистр Нанка Ёк догнал меня и требовательно опустил легкую холодную руку на мое плечо.
Я удивленно посмотрел на его юное лицо, растрепанные волосы, удивительно яркие синие глаза, честно пытаясь припомнить, кто он, собственно говоря, такой? Потом я вспомнил, но не испытал того мимолетного, но чертовски приятного чувства, которое обычно приходит в момент узнавания.
— Мы когда-нибудь сможем вернуться обратно? — спросил он. — Я имею в виду: не сейчас и не завтра… Просто — когда-нибудь?
— Откуда я знаю? Мы в одной лодке, Нанка. Я — не тот, кто совершает чудеса, я — тот, с кем они происходят, когда им самим заблагорассудится. Так что я никогда не знаю, что будет на следующей странице…
— На какой странице? — он выглядел окончательно сбитым с толку.
— Это метафора, — вздохнул я. — А может быть, и не метафора… В любом случае я — не тот, кто заказывает музыку. А что касается твоего вопроса… У меня был приятель, такой смешной толстенький поэт. Он очень долго ныл, что хочет уехать в Ташер; наконец я проникся и похлопотал перед судьбой об его отъезде. А за несколько часов до отплытия он пришел ко мне, вполне счастливый, но ужасно перепуганный — так часто бывает с везунчиками, чье заветное желание наконец-то начало исполняться… И тогда я сказал ему, что он, дескать, зря так переживает: если ему не понравится в Ташере, всегда можно будет вернуться. И этот смешной парень ответил мне таким страшненьким каламбурчиком: «Все всегда уезжают навсегда», а потом добавил, что вместо нас, дескать, всегда возвращается кто-то другой. Наверное, он действительно очень хороший поэт, этот господин Андэ Пу, хотя его стихи мне не слишком нравились… Так что вы никогда не вернетесь, Нанка. И я никогда не вернусь. Но тем, кто остался дома, вполне может показаться, будто мы вернулись, — откуда им знать, что это уже не мы?!
— Ладно, будем считать, что я понял, — кивнул он. — Жаль, что мне не довелось встретить тебя раньше, сэр Макс! Или наоборот — хорошо, что так получилось… Во всяком случае после всего, что ты мне сказал, я, пожалуй, не решился бы отправиться в путешествие по Тропам Мертвых. Видишь ли, перед уходом я всерьез рассчитывал вернуться!
— А ведь из этого страшного путешествия тоже вернулся не ты, а кто-то другой, правда? — спросил я.
Нанка Ёк задумчиво кивнул.
— Куда ты теперь? — спросил он. — Или опять скажешь, что сам не знаешь?
— Разумеется, скажу. Потому, что действительно не знаю, — ответил я.
Осторожно снял его руку со своего плеча и зашагал прочь по мокрым, мелким камням мостовой — глаза мои не различали ничего, но чуткие ступни наслаждались соприкосновением с неровной земной твердью.
Нанка Ёк еще долго смотрел мне вслед. Его взгляд помогал мне чувствовать себя настоящим: сейчас казалось, что пока меня кто-то видит, я есть. А что будет, когда я скроюсь за ближайшим поворотом, — об этом лучше не задумываться…
Впрочем, мне было наплевать.
— Макс, извини, что я тебя отвлекаю, но я хотел спросить: мне уже можно снять плащ? — вежливо спросил знакомый голос.
Я остановился как вкопанный.
— Как тебя сюда занесло, парень? — восхищенно спросил я Нумминориха, с удовольствием ощущая, что окружающий мир снова становится местом, вполне пригодным для простой человеческой жизни.
Цвета потускнели, исчезли незнакомые тревожные запахи, померкло сияние, очерчивавшее контуры предметов. Зато и пустота, переполнившая мое сердце, тоже отступила. Я знал, что никуда она не делась, спряталась в дальнем уголке моего существа до поры до времени. Но это была восхитительная передышка, я и мечтать не смел!