Власть, политика, изменения. Что я могу сделать, чтобы мир стал лучше?

Раджниш (Ошо) Бхагаван Шри

На мой взгляд, только в этом и заключается сострадание: бунтовать против всей истории человечества.

Религиозный человек должен бунтовать. В прошлом он этого не делал. Вот почему я говорю, что в прошлом религия была незрелой. Даже величайшие религиозные личности, жившие в прошлом, будут выглядеть карликами по сравнению с подлинно религиозным человеком, который должен родиться. Потому что подлинная религия в своей основе – это бунт, бунт против всей глупости, бунт против всей чепухи, которой постоянно забивают головы людям.

Религиозный человек-бунтарь – это огонь. Его слова будут огненными словами. Его тишина

не будет тишиной кладбища – его тишина будет тишиной песни, тишиной танца. Его тишина будет молчанием двух влюбленных, которые встретились и не могут найти слов, чтобы выразить свою любовь. Любовь лишает их дара речи.

Как только влюбленные начинают слишком много разговаривать, из этого можно понять, что их любовь прошла. Когда начинается разговор, недалеко до конфликта. Сначала начинается разговор, потом он переходит в спор. К чему еще может привести разговор, как ни к противоречиям? Но когда двое действительно любят друг друга, трепещут от переполняющей их новой энергии, они теряются, не могут найти слов. Даже сказать «я тебя люблю» кажется для них слишком сложным – это кажется чем-то гораздо более низким, чем сам факт любви. Кажется кощунством нарушать словами нечто такое безмолвное, такое сияющее и живое.

Религиозный человек безмолвен, но его безмолвие – это не тишина кладбища, не тишина мертвеца. Это тишина по-настоящему живого человека, наполненного жизнью, живущего со всей возможной интенсивностью.

И эта интенсивность жизни должна стать бунтом.

Что я делал тридцать лет? Боролся со всеми видами глупости. Получил ли я что-то за это? Рассчитывал ли я получить какое-то вознаграждение в результате всей этой борьбы? Нет, я делал это не за вознаграждение, просто таким образом проявляла себя моя жизненная энергия. Мне доставляла удовольствие вся эта борьба. В действительности люди, которые вступали со мной в конфликт, очень удивлялись, потому что для них это было мучением – а для меня это был экстаз! Они не могли понять, почему мне это доставляет такое удовольствие.

А вокруг меня повсюду были враги. Один, в полном одиночестве, я выступал против миллионов людей, говорил вещи, которые сильно задевали их убеждения.

Один шанкарачарья даже как-то спросил меня:

– Для чего ты все это делаешь? Ты просто наживаешь себе множество врагов. Политики – твои враги, все религиозные люди – твои враги. И богатые – твои враги, и бедные – твои враги, и капиталисты – твои враги, и коммунисты – твои враги. Это странно, – сказал он, – мусульмане, индусы, джайны, буддисты, парсы, сикхи, христиане – все твои враги.

– Я хочу написать книгу, – ответил я ему, – «Как оказывать влияние на людей и наживать себе врагов». Мне нужен определенный опыт, чтобы описать его в книге.

– Ты никогда не бываешь серьезным, – сказал он.

Это был молодой человек, его только что посвятили в шанкарачарья. Мы были знакомы еще до того, как он стал шанкарачарья. Он действительно был озадачен, он сказал:

– Я не понимаю, что можно получить от всего этого, кроме как нажить себе врагов. И, тем не менее, кажется, тебе это доставляет удовольствие!

Однажды в Фаридабаде, недалеко от Нью-Дели, проходила всемирная индуистская конференция. И этот шанкарачарья сказал мне: «Тебе угрожает опасность». Он по-прежнему по-дружески ко мне относился. Он сказал:

– На людях я не могу тебя поддерживать, но я чувствую твою подлинность, твою искренность. Я не могу сказать этого перед аудиторией, у меня не хватит на это смелости, но я хочу, чтобы ты знал – готовится какой-то тайный сговор. Люди говорят: «Сегодня с этим человеком надо что-то сделать, потому что он разрушает все наши убеждения, все наше наследие, все наши обычаи. И никто не может ему ничего ответить, никто не может ему ничего возразить». Они рассуждают, как могут рассуждать только идиоты: «Почему бы не убить этого человека, почему просто не избавиться от него?» Так что сегодняшняя конференция может оказаться роковой, эти люди готовятся что-то сделать с тобой.

– Не беспокойся, – ответил я ему. – Каждый момент роковой, потому что в любой момент может наступить смерть. К тому же это здорово: в окружении пятидесяти тысяч человек мне доставит удовольствие даже смерть.

– Ты неисправим, – сказал он. – Я просто хорошо к тебе отношусь, и я уверен, что что-то готовится.

Я сказал:

– Раз ты уверен, я тебе верю. И я постараюсь сделать все возможное, чтобы это произошло.

И действительно, на вечернюю беседу собралось по меньшей мере сто тысяч человек. А на утренней беседе было только пятьдесят тысяч. Число людей удвоилось, потому что ходили слухи, что должно что-то произойти, что-то назревает. Это привлекло на вечернюю беседу гораздо больше людей.

Когда я начал говорить, я заметил, как три человека, трое крепких мужчин, подошли и сели прямо за моей спиной. Они выглядели как профессиональные убийцы. Возможно, их специально наняли. Прежде чем начать свое выступление, я сказал:

– Я хочу сказать кое-что об этих трех крепких парнях, которые сидят у меня за спиной.

На сцене наступила глубокая тишина. Там сидели известные индуистские монахи, трое шанкарачарья, известные политики – не меньше пятидесяти человек. Это было недалеко от Дели, поэтому все важные политики смогли приехать – и они не упустили бы такую возможность: сто тысяч человек… одного только присутствия на сцене достаточно!

Те трое преступников не ожидали, что я начну говорить о них. И как я про них узнал? Я сказал:

– Эти три человека пришли сюда, чтобы убить меня, и вы все должны понимать, что им следует хотя бы немного подождать. Проблем нет, пусть они убьют меня, но сначала дайте мне до конца высказаться. Если они убьют меня на середине беседы, вы будете в растерянности – вы не поймете, что я хотел сказать. Поэтому я хочу спросить вас: хотите ли вы услышать все, что я собираюсь вам сказать? Если да, то я прошу вас поднять руки. А если нет, тогда какой смысл мне говорить половину? Половина правды гораздо хуже, чем ложь. Тогда я лучше ничего не буду говорить, и пусть эти три человека меня убьют.

Сто тысяч рук взметнулись вверх, и все закричали:

– Мы хотим тебя послушать – и посмотрим, кто тут посмеет к тебе приблизиться.

Множество людей, сотни людей встали у меня за спиной, чтобы загородить меня от тех троих. И вы удивитесь: я говорил точно так же, как всегда, я говорил обо всем настолько прямо и резко, насколько только возможно. И что удивительно, я по-прежнему выступал против убеждений этих людей! Но каким-то образом в глубине души человек всегда остается невинным. Нужно только знать подход: как туда проникнуть, как тронуть его сердце.