Власть полынная
Шрифт:
Не терпящим возражений голосом Борецкая начала:
– Почто молчите, господа старейшие, аль воды в рот набрали? А может, намерены сверчками запечными отсидеться? Так время не то. И на владыку не глядите, Феофил в Новгороде без году неделя. Так молвите, как городу жить, быть ли ему вольным, как нашими отцами завещано, либо захудалой вотчиной князей московских?
– Как вотчиной? – взорвался староста конца Завгородья Захарьин. – Ты, матушка, говори, да не заговаривайся!
– Вона куда клонишь – вотчина! – набычился Василий Селезнёв и головой повертел. – Москва хоть и сильна, но с каких времён Новгород вотчиной московской был?
Тут Иван Лукинич грамотой московского князя потряс:
– Марфа Исааковна не от себя сказывает, она слова великого князя Ивана Васильевича передаёт. Это он поминает, что предки его, Ярославичи, княжили в Великом Новгороде.
– Так то мы их призывали, чтоб город боронили от шведов и рыцарей, – подал голос Яков Коробьин, староста конца Неревского. – А опосля не мы ль прогнали их? А то не помнит Иван, сын Василия, как Новгород сажал на киевский стол Владимира Святославича и Ярослава?
Приложив ладошку к старческому уху, Феофил прислушивался, о чём именитые переговаривались. Боярин Онопко пророкотал:
– Московское княжество хоть и растёт, как тесто на опаре, однако московский князь на угольях сидит, а петушится, аки птица павлин. Эвон, его Казань саблей щупает, а Литва на щит берет!
– Вот-вот, – согласился Иван Лукинич. – Новгород поглядит, кто старше, Москва аль мы. Когда Московский Кремль ещё деревом огораживался, Новгород уже каменным ожерельем украшался, башни сторожевые выставлял.
И умолк, довольный собой.
Молчавший до того архиепископ Феофил заговорил тихо, но властно:
– Москва православию верна, а не потянет ли Казимир новгородцев к латинству?
Василий Селезнёв, явившийся на Совет господ от Людина конца, вскочил:
– Мы в вере нашей неотступны, и никто не посмеет склонить нас к латинству!
В палату архиепископского дворца тихо вошёл Дмитрий Борецкий. Расслышав слова Селезнёва, добавил:
– Коли вы, господа старейшины, под руку Литвы тянете, то надобно оговорить на вече, чтоб веру нашу православную не рушить и к латинству нас не принуждать. О том в договоре записать. А великий князь Казимир Новгороду вольности сохранит. Должно поклониться ему.
Иван Лукинич снова голос возвысил:
– Господа старейшие, как я уразумел, вы к посольству в Литву клоните.
Пригладил бороду, на архиепископа глаза перевёл.
– После веча, что вече порешит! – заорал Захарьин.
Вздрогнула Борецкая, к Селезнёву всем телом подалась:
– Голос дурной у Захарьина. Ну как крикуны за Москву пересилят?
– Новгородцев Москвой не запугаешь, у Новгорода сила, коли потребуется, мы сорок тыщ ратников выставим.
– То так, – кивнула Борецкая. – Мой Дмитрий первым рать поведёт, коли Москва на нас ополчится. А грамоту договорную королю и великому князю Казимиру надобно отписать. Пусть её сочинит боярин Василий Селезнёв. И в ней будут такие слова, чтоб Новгородом правил наместник Казимира не латинской веры, а греческой. А ежели московский великий князь или сын его, Иван Молодой, на Новгород войной пойдут, великому князю литовскому и королю польскому должно на коня садиться и Новгород воевать.
И поднялась, властная, чуявшая за собой силу. Уходя, сказала:
– Ты, Иван Лукинич, на волю судьбы Новгород не пускай, ино волк ненасытный сожрёт… Волчонок почнёт, волк алчный проглотит и не подавится.
За бревенчатым забором близ городка Волоколамска, неподалёку от тех мест, где древние славяне перекатывали свои ладьи из реки в реку, князь Василий Волоколамский возвёл свои хоромы.
На его землях и лесных опушках селились смерды [19] . Они вырубали кустарники и деревья, выжигали их и на этих пустошах сеяли жито. Зерном они платили дань за использованную землю, а в лесах бортничали и от добытого мёда десятую часть тоже отдавали князю.
19
Смерд – земледелец, крестьянин-общинник на Руси.
Сын князя Борис Васильевич Волоколамский хоть и владел огромными богатствами и не ведал границ земельным владениям, но пуще всего чтил богомолье. Все места, где селились отшельники и основывались их скиты, князь навещал, а ближайший Волоколамский монастырь посещал каждый месяц. Вкладами наделял монашескую братию, а хлеба и крупы для монастыря не жалел, приговаривая: «Помолитесь за здравие моё».
И молились монахи, просили даровать князю здоровье и благоденствие.
Наведывались в обитель и волоколамские бояре, давали на приход от щедрот своих.
Побывала в монастыре и новгородская боярыня Борецкая. Наслышалась о святости старца Иосифа, избранного монахами архимандритом. Неделю молилась Марфа и, оставив Иосифу богатый дар, укатила. О чём молилась она в своей гостиничной келье? Может, просила Божьей помощи от врага новгородцев – великого князя Московского? Кто ведает?
Далеко разнёсся слух о святом Иосифе Волоцком, говорили, как ходил он в далёкие земли, за моря. Побывал у преподобного Пафнутия Боровского в учениках и по его правде ввёл житие в Волоколамском монастыре.
Наслушавшись тех рассказов, князь Борис как-то после исповеди сказал Иосифу:
– Владыка, ты Господу служишь и заповедями его живёшь. Вот и подумал я, грешник: человек нагим рождается и уходит в мир иной, ничего не взяв с собой. Прими же, владыка Иосиф, земли мои, богатство моё на святые дела, на обитель. Хочу я, преподобный Иосиф, Богу послужить остаток дней своих. Постриг принять…
А за Волгой иными Божьими заповедями жил преподобный старец Нил Сорский из богатого рода Майковых.
Начал он жизнь свою в Кирилловской обители под строгим и мудрым взглядом старца Паисия Ярославова. По научению его отправился Нил к святым местам Востока, жил на святой Афонской горе и в монастырях Константинополя.
Возвратившись на Русь, срубил Нил близ Белоозера келью и стал говорить ученикам о грешной жизни в монастыре, где едят не от трудов праведных, в неге и роскоши пребывают. А надлежит Богу служить, не покидая скита, и тело утомлять каждодневно постом…
Как-то молодой князь Иван, повстречав митрополита Филиппа, спросил: