Власть Талисмана

14

На гравюрах того времени Бастилия изображена грозной прямоугольной крепостью с восемью высокими башнями. Она не выглядит легкой добычей для осаждающих. Построенная в конце XIV века как крепость для защиты восточного Парижа, в XVII веке Бастилия была превращена в мрачную темницу для инакомыслящих. К началу французской революции она прочно закрепилась в общественном сознании как инструмент тирании и мощный символ деспотизма французской короны.

На следующий день после штурма Бастилии предприимчивый местный подрядчик по имени Пьер-Франсуа Палло [1] организовал отряд примерно из 800 горожан, чтобы разобрать ненавистную тюрьму камень за камнем. [2] Работа была проделана так основательно, что через месяц большая часть сооружения превратилась в кучу строительного мусора; уцелела лишь небольшая часть внешней стены и фундамента.

Потом прозвучало странное предложение, которое сначала было воспринято вполне серьезно. Предложение заключалось в том, что камни Бастилии следует сохранить для сооружения копии древнеегипетской пирамиды на этом же месте. [3] Хотя впоследствии проект был заморожен из-за отсутствия средств, основополагающая идея символической связи с Древним Египтом продолжала негласно существовать. Если сооружение пирамиды окажется непосильным, можно будет обойтись чем-то поменьше. Поэтому 10 августа 1793 года группа революционеров провела церемонию открытия большой статуи древнеегипетской богини Исиды на том месте, где раньше возвышалась Бастилия. Статуя, изображавшая богиню, сидящую на троне, с двумя львами по бокам, была задумана Жаком-Луи Давидом, знаменитым художником и яростным революционером. Ей предстояло стать одним из элементов декораций в жутковатом республиканском действе, спешно организованном для того, чтобы отметить дату казни Людовика XVI, состоявшуюся полгода назад, и предстоящее гильотинирование королевы Марии-Антуанетты, которое должно было произойти через два месяца.

У скульпторов Сюзенна и Картелье не хватило времени, чтобы отлить статую в бронзе, поэтому они просто вылепили ее из гипса и выкрасили бронзовой краской. [4] Из обнаженных сосков «богини Исиды» вода струилась в открытый бассейн, расположенный под статуей. Главная идея этого «Фонтана обновления» заключалась в том, чтобы люди проходили перед «Исидой» торжественной процессией и пили «чистый нектар обновления из ее щедрых грудей». [5]

Все знают, что философские идеи, особенно таких мыслителей, как Руссо и Вольтер, были частью «закваски», питавшей французскую революцию. Тем не менее трудно объяснить, почему явно религиозный ритуал — такой, как церемония в честь Исиды, описанная выше, — получил официальную поддержку от революционного правительства уже в 1793 году. Более того, проведение ритуала в столь символичном месте, как площадь Бастилии, поднимает интересный вопрос: возможно ли, что духовные и даже «религиозные» убеждения сыграли более значительную роль в подготовке и закреплении тех перемен, которые произошли во Франции после 1789 года, чем это признавалось до сих пор?

К примеру, хотя этот вопрос остается мало исследованным, уже в начале революции стало ясно, что ее главные цели включают не только ликвидацию монархии и радикальный пересмотр общественного и экономического строя, но и другую, гораздо более далеко идущую задачу: искоренение, если не сказать истребление, христианства во Франции. Эта цель была принята в качестве официальной политики зимой 1793 года, через несколько месяцев после «ритуалов Исиды» на площади Бастилии, и привела к началу интенсивной и систематической национальной кампании «дехристианизации». [6] Как подчеркивает французский историк Мишель Вовель, этот, ныне почти забытый, аспект французской революции был не пассивной и непоследовательной попыткой насаждения новых идеалов, а методичным и продуманным мероприятием, осуществляемым с помощью устрашения и насильственных методов. [7]

Откуда взялось это непоколебимое стремление искоренить христианство?

Только ли потому, что революционеры видели в христианстве идеологического соперника, ненавидели и отвергали старинные узы между монархией и церковью? Или у них были другие, более глубинные причины?

Короли Франции возводили свое происхождение к Меровин — гам, франкской династии V–VIII веков н. э. Нам почти ничего не известно о Меровее, полулегендарном основателе династии, но его сын Хильдерик I является исторической фигурой; он правил салическими франками из своей столицы в Турне около 470 года н. э. В 481 или 482 году Хильдерику наследовал его сын, Хлодвиг I, который объединил почти всю Галлию и обратился в христианство около 496 года.

Хлодвиг умер около 511 года, но династия Меровингов продолжала править на большей части нынешней Франции до 750 года. На смену ей пришла династия Каролингов, завоевавшая громкую славу около 800 года, когда папа Лев III короновал Карла Великого как первого «священного римского императора». Впоследствии все короли Франции считались защитниками римской церкви и поэтому носили титул Rot Trus Chretien, или «христианнейший король». Средневековые короли Франции были настолько благочестивыми, что одного из них канонизировали как святого; это был Людовик IX, герой Крестовых походов, с которым мы встретимся в I части нашей книги. [8]

А пока вернемся в страшные 1793–1794 годы — годы «революционного террора» с вакханалией казней и насилия. Во Франции внезапно и широко распространился совершенно другой религиозный феномен: католические священники стали в массовом порядке «отрекаться» от своего сана, [9] а Конвент (революционное правительство) ввел новый, официально утвержденный культ в церквях и соборах по всей стране. Эта новая религия, иногда называемая «культом Рассудка», но чаще «культом Высшего Существа», была детищем революционного лидера Максимилиана Робеспьера, а в ее учреждении снова принял активное участие художник Жак-Луи Давид.

Во время уличных представлений в революционной Франции роль «богини Рассудка» обычно исполняла актриса, облаченная в цвета французского триколора (красный, белый и синий) и носившая так называемый фригийский колпак. Этот небольшой красный колпак пользовался большой популярностью у простонародья на раннем этапе революции; его особенно любили носить санкюлоты, самые ревностные революционеры, отправившие на гильотину тысячи людей в Париже и по всей стране.