Властелин Безмолвного Королевства
Шрифт:
– Как бы я хотела поскорее выбраться из этой глуши, – добавила Сочия.
Интересное желание для деревенской девушки.
Но ее слова словно бы выразили все то, что не давало совершенному покоя уже давно. В прошлом он не раз странствовал по этим краям, не ощущая никакой угрозы, но теперь, неизвестно почему, в южной оконечности Коннека ему было неуютно.
Монах вспомнил о той ночи в лесу неподалеку от Карон-анде-Лета, о Бестии. Повсюду судачили о воскресших древних Орудиях, о каких-то морских чудовищах, о созданиях Ночи, рыскающих во тьме. Но ничего конкретного –
Но слухи эти множились, и все как один утверждали, что давно забытое зло потихоньку выбирается из могил.
В городе в такое время безопаснее.
Западная дорога вилась по северному берегу Лаура. Река несла свои воды туда, откуда путники как раз и шли, потом сворачивала на юг, добегала до Шивеналя и впадала в Родное море. Лаур был судоходной артерией с тех незапамятных времен, когда люди еще не умели писать.
По нему можно было добраться до самого Кастрересона и даже выше. Туда-сюда сновали дюжины лодок и барж с низкой осадкой – некоторые под парусами, некоторые на веслах.
– Я часто думаю: сложись моя жизнь иначе, непременно стал бы лодочником, – признался Сочии брат Свечка.
– Но вас же укачивало по пути к Шиппену?
– Открытое море – дело другое. Только безумец изберет себе такое ремесло.
– Каждый день узнаю о вас что-нибудь странное.
– Тебе, дитя мое, полагается каждый день узнавать что-нибудь странное и прекрасное об этом мире.
Когда они ехали в Каурен в прошлом году, Кастрересон остался в тридцати милях севернее и Сочия его не увидела. В этом легендарном городе когда-то жили наместники древнеимперской провинции Верхний Эндоненсис, а Каурен считался столицей Эндоненсиса Нижнего.
Верхний Эндоненсис был мирным и процветающим краем, его весьма ценили бротские императоры.
Кастрересон, который иногда еще называли Белым Городом, производил сильное впечатление. Крепостная стена была облицована светлым известняком, по цвету напоминавшим мрамор, стояла на древнем фундаменте, но при этом ее смело можно было назвать самым современным и благоустроенным укреплением во всем Коннеке. Вот и сейчас тут трудились каменщики: наращивали стены между башнями, утраивали дополнительные бойницы в стратегически важных местах, крыли верхние галереи. А еще возводили новые стены с круглыми оборонительными башнями вокруг двух богатых пригородов, возникших здесь за последнюю сотню лет.
Кастрересон занимал весьма необычное место в коннекской феодальной системе: его владыка считался сюзереном почти всех прибрежных территорий, начиная с Терлиаги и заканчивая дельтой реки Дешар. Ему не подчинялись разве что феоды, являющиеся непосредственной собственностью герцога Кауренского, например Шивеналь. Но в Кастрересоне не было своей правящей династии – обычно город становился вотчиной наследника герцога Кауренского. Однако Тормонд IV так и не выбрал себе преемника, поэтому в Кастрересоне властвовал Роджер Шель. Он был младше Тормонда, хоть и приходился тому дядей, исповедовал мейсальскую ересь и так и не женился и не произвел на свет законного наследника. Его наследницей становилась племянница – Изабет.
Роджер Шель был полной противоположностью Тормонда. Этот энергичный и деятельный правитель сумел во время недавней смуты сохранить в своих владениях порядок, однако он не обладал достаточной властью, чтобы повлиять на политическую ситуацию во всем Коннеке. Всю свою кипучую энергию Шель направил на укрепление Кастрересона.
– Странный или нет, – сказал брат Свечка, – могу сказать одно: этот тихий чудесный город гораздо больше похож на сердце Коннека, чем Каурен, Антье или Альтай.
Альтай располагался на севере, в этом горном краю ересь цвела буйным цветом. Именно там укрылись многие ищущие свет. Жители Альтая зачастую считали себя «единственными истинными коннектенцами».
Процессия беженцев увидела стены Кастрересона ранним утром. В свете восходящего солнца их ослепительная белизна казалась еще прекраснее. Дорога перебиралась через Лаур по широкому мосту, где свободно могли пройти в ряд восемь человек, потом на южном берегу сворачивала и через полмили взбегала по холму к огромному, хитро устроенному барбикану, перед которым расстилалась открытая, хорошо обстреливаемая местность. Это и был главный вход в Белый Город. На стенах висели черные гирлянды – в знак траура из-за событий в Вискесменте.
Здесь, на этом поле, странники и ждали, пока их впустят в город. И именно здесь до них дошли новости о жутком черве.
– Что же все это значит? – спросила Сочия растерянно, без обычного своего ехидства.
Увидев, как известие потрясло Свечку, она тоже немного испугалась.
– Не знаю. Ясно лишь, что Орудия Ночи стали вмешиваться в жизнь людей, чего уже давно не приключалось.
– Среди нас снова будут ходить боги?
– Возможно. Вполне возможно. Это-то меня и страшит.
14
Поход на северо-восток, по мнению главнокомандующего, проходил чересчур уж гладко. Армия устроилась неподалеку от монастыря в Доминаге.
– Я волнуюсь, когда все идет без сучка без задоринки, – заявил Хект своим подчиненным. – Не можете же вы так великолепно справляться со своими обязанностями.
От этого двусмысленного комплимента все заулыбались.
Но радость вскоре поутихла: Пайпер уже готов был сняться с привала и продолжить путь, когда принципат Донето принес им весточку от своего кузена:
– Его милость ведет сейчас весьма непростые переговоры и хочет, чтобы ты, главнокомандующий, подождал несколько недель.
– Но почему? Он же так долго мечтал отправить нас в этот поход.
– Сам ничего не понимаю. Я, хоть и его кузен, не вхожу в круг наиболее приближенных.
– Но что нам делать – оставаться здесь? Могу ли я удобнее разместить войска, чтобы проще было двинуться дальше, когда придет приказ? Что можно, а что нельзя предпринимать?
Принципат Донето казался растерянным. Он сердито оглянулся, как будто такое количество свидетелей его раздражало.