Властелин бумажек и промокашек
Шрифт:
Проверять благонадёжность Нарановича, у учителей и начальства, в Первую классическую гимназию отправилась правая рука Марии Фёдоровны - камер-фрау Мария Флотова. По линии полиции этим занялся, присланный на замену приставу Хоменко, титулярный советник сыскного отдела полиции Леонид Евневич.
Последнюю замену Историк расценил как явное, скрытое расследование по безобразному ограблению квартиры пристава.
– Это же чиновник по особым поручениям, правая рука знаменитого Путилина, начальника сыскной полиции Питера, - объяснял он Химику, - сам Путилин персонаж нескольких книг, вроде нашего русского Шерлока. Может в наших рассказах он
Словом, после всех лечебных процедур, завтрака, визита цесаревны и ребят, обеда Николай остался предоставлен сам себе, отчего деятельная натура попаданцев невыносимо страдала.
Со скуки Химик начал прикидывать размер будущих дивидентов с каучуковых плантаций.
– Собрать каучук за два года на складах, - горячился Химик, - а потом во время кризиса потихоньку выкидывать на рынок. Во сколько раз там цены поднялись?
– Они постоянно росли, - сказал Историк, - до 1912 года. На 1879-1880 год думаю раза в три разница была. Промышленность Англии и США развивалась очень быстро и за сырье получалась дикая конкуренция. Все знали, что уже можно синтезировать каучук, но искусственный получался не очень. Там первым делом, скупать надо все баржи и монополию транспортную организовывать. Вывоз до постройки железных дорог шел только по рекам. Кулаев лучше нас в этом разбирается, поверь.
– Лет за пять бизнес ценой в миллионов двадцать сделает, - начал делить по-новой шкуру неубитого медведя Химик, - это 1882 год, продаст его в штатах. Николаю четырнадцать и можно...
Тут Химик задохнулся от дикого восторга и открывающихся перспектив. Он ушел в себя, просчитывая стоимость химического пояса заводов для России.
– Чем бы дитя не тешилось, - сыронизировал Историк, - лишь бы на митинг не ходило.
На этом месте ему стало стыдно. Химик хотя бы делом занимается, пусть и довольно отвлеченным, а он? При том что идет очередная война, пусть и не на нашей территории, но ребята-то гибнут совсем неиллюзорно. Он углубился в размышления и самобичевания пока не нащупал подходящее занятие. Поэтический подвиг! Нет, будем честны - кража.
– Да неужели все попаданцы чертовы воры?!
– воскликнул в сердцах Историк.
– Давай рассуждать логически, - предложил Химик, прекративший витать в облаках, - но ведь если не существует человека, у которого ты собрался стащить что-то или причинить какой-то вред его потенциальным интересам, то объективная сторона преступления отсутствует. Нет объекта - нет преступления.
– Расскажи это покемонам, - с иронией пробурчал Историк, - только Россия вступилась за беззащитных, несуществующих зверушек!
– Чем больше запретить всего, мой друг Горацио, тем лучше станет наша Федерация, - срезал его Химик.
– Я таких шутеек миллион насочиняю, - обиделся Историк.
– не будет пенсий в Российской Федерации, вступает в силу программа инкарнации.
– Хорошо, - согласился Химик, - неужто ты придумал что-то хуже этой шутки?
– Украсть песню "На безымянной высоте" у Матусовского, - стыдливо признался Историк, - и послать её в гитарной версии для Наташи Ирецкой.
– А почему в гитарной?
– удивился Химик
– Все пацаны бренчали под гитару, - сказал Историк, - нотные обозначения для песни я видел и помню механически, всего там сто четырнадцать позиций. Нотной грамоте для пианино Николая в следующем году начнут обучать. Можно подождать: массовой культуры в музыке еще нет, широким народным массам филармонии недоступны, но военным, которые её услышат будет реально приятно. С концертами Ирецкая регулярно выступает и оранжировку другими инстументами под гитарную версию подберет самостоятельно. Все с песней будет хорошо в её руках.
– Я только за, - сразу принял идею Химик, - хороший военный, тот которого уважают и ценят. В том числе, правильным творчеством.
– Ни минуты без пользы для государства, - удовлетворенно сказал Историк, - соберись, начинаем адаптировать текст под современность.
***
Александр Иванович Чистяков, директор Первой классической гимназии Санкт-Петербурга, что находилась на углу Ивановской и Кабинетской, вытер тонким кружевным платочком лоб, скинул шинель и фуражку истопнику на руки, оставшись в сюртуке и споро зашевелил плохо гнущимися ногами в свой кабинет. Сходил, называется, за хлебушком.
На самом деле Александр Иванович отлучился за вишневым пирогом к старушке Авдотье, что промышляла у церквушки Иоанна Предтечи примитивным фаст фудом. Клиентов, благодаря гимназии и прихожанам, хватало. Даже директор не всегда мог устоять перед скромным обаянием бабкиной выпечки. Вот как это объяснить камер-фрау Наследницы Российской империи, чью карету он заметил, не доходя до гимназии.
Узрев, такой приметный черно-желтый изящный силуэт экипажа, Александр Иванович икнул, выкинул остатки пирога и ворвался в гимназию словно Боборыкин в русскую литературу.
– Это все дьявольские происки Яновского, - стучала мысль в висках Александра Ивановича, - неужто нажаловался попечитель Санкт-Петербургского учебного округа в Совет по поводу протекающей крыши в актовом зале? И в думах, между прочим, совсем неплохого директора, чьим именем позже будет названа стипендия одаренным детям - уже виднелась холмы вечнозеленых хвойных, очерченные по низу снегом. Сибирь, тайга, медведи - в таком треугольнике билось сознание взволнованного директора. Накрутив себя до совершеннейшего раздрая, Чистяков открыл дверь в приемную своего кабинета, узрел Марию Петровну на диванчике для особо важных персон, потерялся и с порога начал жалобно нести дикую околесицу.
– Течет, матушка, течет!
– с надрывом вещал директор, - а у кого не течет в наших Венециях? Строили-то когда? Семьдесят лет прошло!
Далее директор начал длинный монолог о недавней покраске фасада здания, разбитый на пространные бухгалтерские выкладки. Все это время Мария Петровна с крайним удивлением смотрела на его лицо, отчего Чистяков терялся все больше, краснел и запинался.
– Александр Иванович, успокойтесь, пожалуйста, - вздела вверх брови Мария Петровна - на вас никаких нареканий нет. Я к вам по-другому поводу, не менее важному, но не столь волнительному.