Властелин джунглей
Шрифт:
Маэстро по рации отдал команду минометчикам на прекращение огня. Штурмовая группа подошла уже вплотную к позициям «вовчиков» и минометы вполне могли зацепить своих. До гребня седловины оставалось не больше сотни метров. Минометы смолкли. Внезапно воцарившаяся тишина тревожным звоном билась в барабанные перепонки уже свыкшиеся с грохотом разрывов. Огневая подгруппа прекратила огонь, продолжая держать в прицелах передний край обороны врага, готовая в случае малейшего сопротивления вновь обрушить на его голову всю свою мощь. С перевала тоже не стреляли, и это настораживало, заставляя учащенно пульсировать по жилам напоенную адреналином кровь. Такое молчание могло означать, что на перевале никого нет, или же, что затаившиеся «вовчики» готовятся встретить штурмовую группу кинжальным огнем в упор.
— Ну что, курбаши, долго стоять будем? Давай свою гвардию броском вперед, а я отсюда прикрою если что!
— А твои не
— За деньги они уже отработали! К тому же пусть лучше те, кто умеют стрелять останутся на прикрытии. А в рукопашную ходить и твое «мясо» сойдет!
— Ладно, уболтал, черт языкастый, сейчас идем.
Олег быстро заговорил на непонятном Игорю местном диалекте, энергичными гортанными фразами что-то втолковывая примолкшим и будто осунувшимся и ставшим разом меньше ростом «юрчикам», потом резко махнул рукой вперед, указывая направление движения. Боевики продолжали мяться, отводили глаза и старались спрятаться за спины стоявших рядом разведчиков. Маэстро видел, как наливается темной дурной кровью лицо Олега, как начинают ходить на щеках тугие желваки, а глаза затягиваются мутной пленкой бешенства. Он вновь энергично махнул рукой, что-то прокричав, но никакого действия на перетрусивших боевиков это не возымело. Уходили драгоценные секунды, в любой момент вбитые в землю минометным огнем «вовчики» могли оправиться и врезать со всех стволов по замявшейся атакующей группе. Олег выдернул из кобуры пистолет, обычный армейский ПМ, и, приставив его к голове первого попавшегося под руку боевика, вновь жестами приказал идти в сторону перевала. Крупный бородатый таджик лишь отрицательно покачал головой. Тогда Олег звенящим от ярости голосом что-то прокричал ему и поднял вверх палец. Еще один резкий вскрик, и пальцев стало два. «Считает до трех!» — догадался Маэстро. По щекам таджика градом катились пот и слезы, губы тряслись крупной дрожью. Олег поднял третий палец и по тому, как исказилось его лицо, Маэстро понял, что сейчас раздастся выстрел.
— Стой! Не надо! Я сам поеду вперед на БТРе. Слышишь?!! Прекрати!!!
Пару секунд Олег еще продолжал вдавливать пистолетный ствол в щеку несчастного таджика, потом резко, будто делая над собой невероятное усилие, опустил руку, одновременно глубоко выдыхая. Смерть медленно уходила из его глаз.
— Что, совсем охренел? Если там есть хоть один гранатометчик — домой поедешь в цинке…
— Ты же мне заплатил? Ну и пошел теперь на х… со своими советами, вон лучше у этих орлов штаны проверь, не обмочились ли… Так, а вы, воины, — это уже экипажу БТР. — Марш отсюда оба! Без вас обойдусь! Ну чего сидим? Не слышали что сказал?!
Чумазый мехвод, торчавший из открытого люка, обиженно засопел и молча отвернулся пряча глаза, а наводчик тонкий светловолосый парнишка в выгоревшем до бела застиранном х/б напротив с вызовом глянул на старшего лейтенанта.
— Это наша машина, мы с нее не уйдем!
— Что значит не уйдем? Вы что, пионеры?! Здесь же не «Зарница» ни хрена! Тут пули настоящие, насмерть убивают! Или мамкам цинковый подарок приготовить решили! А ну марш отсюда, зелень, чтоб я вас не видел!
Наводчик упрямо набычился, исподлобья глядя на Маэстро.
— Все равно не уйдем, и Вы не имеете права нас выгонять! Мы экипаж. А Вам все равно одному не справиться, если Вы за водителя сядете, кто же стрелять будет?
Вообще-то роль стрелка Маэстро собирался предоставить Олегу, вряд ли этот волчара не управился бы с пулеметами, но, оглянувшись и поймав его насмешливый взгляд, махнул рукой:
— Ладно, некогда с вами пререкаться, поехали!
Обрадованный экипаж мгновенно исчез под броней, а сам Маэстро вновь занял уже привычное место за башней. БТР начал медленно и осторожно карабкаться на вершину, Маэстро до рези в глазах всматривался в окружающий рельеф, прощупывая каждый куст, каждую складочку местности, только не прозевать затаившегося гранатометчика! Выстрел в упор из гранатомета страшен — ничто не спасет. Бронетехника — сила, когда впереди идет пехота, выковыривая из укрытий затаившихся охотников за танками, а уж броня перед пехотой в долгу не останется всегда огнем прикроет, спасет и выручит. Вот только попробуй растолкуй эту прописную истину полуграмотным таджикам! Потому до боли, до двоения в глазах, до ярких разноцветных кругов всматривается сейчас в придорожные вымоины и пожухлый кустарник Маэстро. «Господи, если ты есть, спаси и помилуй меня грешного, дай вовремя заметить гранатометчика. Ну пожалуйста, Господи! Ну что тебе стоит!» — губы шепчут сами, старлей не замечает и не слышит этого шепота, нехитрая солдатская молитва летит к выгоревшим осенним небесам из самой глубины души, минуя разум. Страшно когда человеческая душа, самая сокровенная человеческая суть молится
В очередной раз взревев и плюнув солярным выхлопом, БТР вываливается на верх седловины, по выгоревшей земле еще курится тут и там горький сизый дымок. Тишина, вокруг никого, чуть впереди, в наспех вырытом окопчике для стрельбы лежа, валяется брошенный ручной пулемет с погнутым стволом, ярко блестят на солнце латунные россыпи гильз. Тишина, совсем не такая, как раньше, не та давящая на мозг, вытягивающая струнами нервы, а совсем другая, от которой хочется беспричинно хохотать и хлопать себя по ляжкам в полном упоении. Кажется где-то рядом беззаботно щебечут птицы, а может это просто глюк от перенапряжения. Все, отпустило. Здесь никого, они не выдержали и ушли! Ушли гораздо раньше, чем началась эта самоубийственная поездка без прикрытия. Подтягивается осмелевшая пехота. Окончательно поняв, что враг бежал и бой окончен «юрчики» разражаются радостными воплями. Кто-то дает очередь в воздух, и несколько секунд небо сосредоточенно дырявят три десятка стволов.
Боевики Народного фронта при поддержке разведчиков группками по два-три человека рассыпались вокруг в поисках трофеев и возможно брошенных убитых и раненых духов. Маэстро с Олегом молча наблюдали за их действиями, уютно устроившись на броне, пока никакого руководства от них не требовалось. Неожиданно распахнулась дверь обшарпанного строительного вагончика, стоявшего неподалеку на ножках сложенных из старых крошащихся кирпичей. На проржавевшей железной лесенке появился один из разведчиков. Белое, как мел лицо, дикий блуждающий взгляд.
— Что там такое, Филимон? Эй, Филя, ты чего? Эй… — Маэстро ловко спрыгнув с брони в несколько шагов оказался рядом с разведчиком.
— Тва… ста… лей… — с усилием пробулькал Филимон, судорожно сглатывая, и вдруг, будто сломавшись в поясе, резко согнулся, с урчанием извергая содержимое желудка на сухую растрескавшуюся землю. Уже догадываясь, что увидит внутри, но, упрямо сжав губы и на всякий случай кинув вниз флажок предохранителя автомата, Маэстро решительно толкнул дверь вагончика, слегка прикрыл глаза, привыкая к полумраку, и осмотрелся. Изнутри вагончик имел вполне обжитой вид: две армейские койки с панцирными сетками притулились в дальних углах, по середине стоял колченогий стол с двумя захватанными грязными стаканами и тарелками с засохшим остатками пищи. Гулко жужжали под низким потолком большие зеленые мухи, и даже забитый после боя пороховой гарью нос Маэстро различил тяжелую сладковатую вонь, почти физически ощущавшуюся в помещении. Волны этого жутковатого смрада исходили от чего-то лежащего в углу и прикрытого грязной цветной тряпкой, бывшей раньше не то скатертью, не то шторой. Сделав шаг вперед и присев на колено, Маэстро осторожно потянул за край этой тряпки, открывая неподвижное детское лицо со стеклянными глядящими в потолок глазами. Вернее одним глазом — во второй вошла пуля, оставив на его месте только черную покрытую запекшейся кровью дыру. До крови прокусывая губу и не чувствуя боли, стараясь не дышать носом, разведчик одним рывком сдернул покрывало в сторону.
Девочка. Лет десять — двенадцать. Полностью обнаженная. Кожа уже тронутая трупными пятнами покрыта синяками, следами укусов и точками ожогов — развлекались, тушили об нее сигареты. Узкобедрые, еще по-детски голенастые ноги бесстыдно раскинуты в стороны. Промежность — одна сплошная рана. Еще безволосый выпирающий лобок густо перемазан темной свернувшейся кровью.
Маэстро все-таки забылся и сделал вдох носом, густая волна тошнотворного запаха вызвала мучительный спазм в горле, разом закружилась голова и ослабли ноги, а потом старший лейтенант почувствовал, как проваливается, прямо сквозь пол вагончика, куда-то в вязкую черноту.
Сознание возвращалось медленно, тупыми болезненными рывками раскрывая окружающий мир, постепенно придавая ему объем и краски. «Шестерка» явно с превышением скорости рвалась сквозь вечернюю темноту вдоль проспекта, яркими сполохами танцевал на тонированных стеклах неоновый огонь реклам. За рулем хмурый, сосредоточенный Кабан. Над ухом, звонкими рассыпающимися во все стороны горошинами, затарахтел преувеличенно бодрый, надтреснуто-веселый тенорок Куцего:
— Ай, молодца, Маэстро! Вот хохма, так хохма! Ай, потешил! Ай, повеселил! Этот бегемот из джипа, по-моему обосрался! В натуре, пацаны, говном от него на километр перло! А, Маэстро, ты не почуял?