Властелин видений
Шрифт:
Гвидон пристально вгляделся в пухлое лицо Хлопуши и сказал:
– Отрадны мечты твои, брате. Но стоит ли дожидаться кончины, чтобы открыть кому-то свою душу? Поговори со мной. Поведай о том, какие греховные мысли гложут твое сердце?
Тогда Хлопуша облизнул губы и ответил:
– Я, Гвидон, хочу тебе все рассказать. Но стыжуся.
– Вот как? И чего же ты стыдишься, брате?
– Стыжуся я, Гвидон, своей слабости. Что бы я ни делал, об чем бы ни думал, но я все время хочу жрать.
Лицо Гвидона расправилось.
– Вот оно
В глазах Хлопуши мелькнул испуг, он мотнул головой и поспешно возразил:
– Не нужно.
– Отчего же?
– Пастырь – воин Божий. Он может поймать за хвост самого Сатану и притащить его сюда, чтобы я посмотрел, с какой страхолюдиной мне придется иметь дело, ежели я не перестану думать о жратве.
Гвидон засмеялся, отчего безбородое и безбровое лицо его не стало добрее, как это бывает у обычных людей, но еще опаснее.
– Верно говоришь! Не стану я рассказывать о твоей беде Пастырю. Но сможешь ли ты сам одолеть греховные мысли?
– Смогу, – буркнул Хлопуша.
Несколько мгновений Гвидон молчал, разглядывая Хлопушу, потом сказал:
– Я тебе верю, брате. Продолжай пилить.
Хлопнув верзилу ладонью по плечу, «смотрящий» двинулся дальше, поглядывая по сторонам и отдавая общинникам короткие указы, коим все подчинялись беспрекословно.
Еще два часа Хлопуша пилил бревна, обливаясь потом. Потом сел передохнуть и попить воды. Напившись, он задрал рубаху и взял двумя пальцами складку на животе. Оценивающе помял ее между пальцами, вздохнул и удрученно проговорил:
– Еще пара седьмиц, и от меня останется один скелет.
Выпустив из пальцев складку, Хлопуша перевел взгляд на огромное деревянное распятие, только на этот раз вместо изможденного Христова тела ему почудился распятый на широкой сковороде жареный цыпленок.
Рядом с Хлопушей кто-то остановился. Верзила поднял на него взгляд и спросил дрогнувшим голосом:
– Ты бес?
– Ты что, Хлопуша, с дуба рухнул? Это ж я, Уголек.
– Уголек? А я тебя не узнал. Привиделось с голодухи-то…
Общинник Уголек, парень еще не старый и добрый, засмеялся, достал что-то из-за пазухи и протянул Хлопуше.
– На-ка вот, держи.
– Чего это?
– Хлеб.
Хлопуша вперил в кусок хлеба голодный взгляд и через силу проговорил:
– Зачем это? Не надо. Это ж твой.
– Я уже наелся. Да я и вовсе без еды могу. А ты мужик здоровый, тебе без хлеба никак.
– Ну, не знаю… – продолжал колебаться Хлопуша. – Хорошо ли это?
– Да бери уже, чучело! – весело воскликнул Уголек. – В другой раз не предложу.
Хлопуша взял хлеб и быстро запихнул его в рот. Потом прислонился спиной к стене сруба, улыбнулся и блаженно выдохнул:
– Вот оно щастье-то… Не понимаю я, Уголек, как можно строить царство Божье на голодное брюхо? Даже Господь осыпал своих чад небесной манной и делил меж них рыбу, которой не было конца.
– Господь так же сказал, что мы должны быть умеренны в еде, – заметил Уголек.
– А может, он сказал это, не подумавши? Нет, я не спорю, но… – Хлопуша не докончил фразу, ему вдруг стало стыдно, что он забрал последний кусок хлеба у тощего Уголька. Он хотел сказать Угольку что-нибудь хорошее, но сразу ничего в голову не пришло, а пока Хлопуша думал, Уголек уже куда-то ушел.
Тогда Хлопуша вздохнул и закрыл глаза, намереваясь чуток подремать. Когда Хлопуше становилось особенно тяжело жить, он предпочитал спать.
Сон пришел почти сразу. Приснились Хлопуше жареные цыплята. Они порхали вокруг него, как бабочки, махая своими куцыми крылышками, и говорили ему звонкими, веселыми голосками:
– Съешь нас! Съешь нас! Съешь!
Но Хлопуша не мог гоняться за бабочками, потому что он был так толст, что не видел из-за пуза собственных ног. Тогда он просто раскрыл рот, и цыплята ринулись туда наперегонки, смеясь и расталкивая друг друга ароматными, обжаристыми до хрустящей корочки крылышками.
Когда Хлопуша проснулся, солнце уже перевалило через полдень. Рядом кто-то разговаривал. Хлопуша повернул взлохмаченную голову и увидел в пяти шагах от себя «смотрящего» Гвидона и парня Уголька.
– Гвидон, – спросил Уголек, – где Пастырь?
– Отлучился по своим делам, – ответил Гвидон. – А ты почему спрашиваешь? На что тебе Пастырь?
– Соскучился. Когда вижу его – мне легко и просто. А когда его нет, тоскую.
– Это потому, что ты мало молишься, Уголек. Молись больше, и все будет хорошо. Мы – избранники Божьи. Впереди у нас битва, и мы должны быть готовы к ней. Иди, занимайся своим делом.
Однако Уголек не двинулся с места. Несколько секунд он просто стоял, набычившись, потом сухим, трескучим голосом промолвил:
– Я больше не хочу никому подчиняться, Гвидон. И не хочу следовать за Пастырем. Боги моих отцов были добрее ко мне, чем Пастырь и его плачущий, распятый бог.
Лицо Гвидона вытянулось от изумления.
– Понимаешь ли ты, о чем говоришь, проклятый язычник? – гневно воскликнул он.
Уголек побагровел от волнения и раскрыл было рот, чтобы что-то ответить, да не успел. Воздух перед ним вдруг задрожал и стал стремительно сгущаться. Уголек вытаращил глаза и попятился – и правильно сделал, потому что на том месте, где он только что стоял, появился откуда ни возьмись сам белый чародей.
Появление Пастыря не осталось незамеченным общиной. Народ вокруг загалдел и стал стекаться со всего огромного подворья. Люди глядели на Пастыря с восторгом, страхом и почитанием.
Сам же он огляделся приветливым, добрым взглядом, кивнул одному, улыбнулся второму, подмигнул третьему, а затем повернулся к Гвидону и спросил:
– Об чем спорите, дети мои?
Лысый Гвидон опустил руки по швам и доложил:
– Этот парень, что зовется Угольком, только что сказал, что боги его отцов добрее Иисуса.