Властитель Вселенной
Шрифт:
— Тамильского? Нет, такого не знаю, но Сингх был одним из самых знаменитых Невидимых, и мне нравятся... — Он осекся и ссутулился.
Монтроз рассмеялся — судя по всему, он понимал, что происходит.
— Говори, Рыжик.
Ивард недоверчиво покосился на Омилова, словно ожидая насмешек.
— Нет, мне правда нравятся «Невидимые». Я собрал почти сто серий. — Он ухмыльнулся. — С теми трофеями, что у меня из дворца, мне, может, даже удастся раздобыть первую серию. Ее снимали в двести сорок восьмом, почти семьсот лет назад.
«Значит, Осри не ошибался, они в самом деле
— Боюсь, я не знаком с этими «Невидимыми», — произнес он вслух. — Что это такое?
— Это такой сериал, — не без удивления ответил Ивард. Он махнул рукой в сторону экрана. — Эта музыка вроде той, на чипах.
Омилов даже не пытался скрыть удивления.
— Сериал, идущий больше семисот лет? Должно быть, неплохой, если так. И уж во всяком случае, лучшей музыки они выбрать не могли бы.
— Нет, правда, здоровский! — воскликнул Ивард. — Другие надо мной смеются — ну, иногда, но Грейвинг говорит... — Он осекся с застывшим взглядом.
— Я бы с удовольствием посмотрел что-нибудь из твоих сериалов, Ивард, — сказал Омилов, чтобы отвлечь паренька. — Я никогда особенно не интересовался ими, но это недостаток скорее мой, нежели этой формы искусства.
Ивард зажмурился и потер глаза, словно пытаясь стряхнуть воспоминание. Потом недоверчиво поднял взгляд.
— Правда?
Гностор вдруг понял, что мальчик, возможно, видит его в пугающей ауре, порожденной расхожими представлениями об Академии Архетипа и Ритуала.
— Правда. У тебя есть серия про Сингха?
— Ой, да, одна из самых классных.
— Тогда, возможно, тебе будет интересно посмотреть часть этой оперы. А я потом посмотрю твой чип, так что мы сможем сравнить то, как эти две формы искусства обращаются с историей.
— Ух ты, здорово. Ничего, если я спрошу у вас?
— Конечно, спрашивай.
Монтроз, улыбнувшись такому повороту беседы, протянул руку, чтобы включить воспроизведение, но застыл, когда Ивард заговорил снова.
— Ну, я правда хотел спросить... только не про оперу. — Он подался вперед, смешно растопырив локти. — Брендон говорил, вы шевалье, значит, вы тусовались в Мандале, да?
Омилов улыбнулся.
«Тусоваться». Очень точное определение для многих при дворе».
— Да, некоторое время.
— А Прерогата вы видали?
Омилов удержался от смеха. Каждый день, в зеркале. Потом он ощутил легкую грусть. Разве сейчас это имеет значение? Он вдруг понял, что возможность при необходимости авторитетно говорить с абсолютным правителем Тысячи Солнц служила ему опорой в жизни. Теперь он лишился и этого.
— Ну, Ивард, ответить на этот вопрос не так легко. Ты ведь не знаешь, что тот или иной человек служит Прерогатом, пока он не уйдет с этого поста. Конечно, я был знаком с несколькими бывшими Прерогатами после того, как они оставили свою должность, в силу тех или иных причин раскрывшись, но никого, пока их деятельность оставалась скрыта. Так что, отвечая на то, что, мне кажется, действительно хотелось тебе узнать, скажу: между Тайным Прерогатом и любым другим человеком нет никакой внешней разницы.
— Значит, все и правда как в «Невидимых». Всякие гады так и не знают, пока не станет поздно!
— Вот именно. Так что, смотрим дальше?
Ивард молча кивнул, он снова откинулся на спинку кресла, и Монтроз включил воспроизведение. Время от времени он продолжал поглядывать на юного рифтера. Поначалу Ивард ерзал на месте. Постепенно музыка захватила паренька, и к финалу арии Отречения к удивлению и даже радости своей Омилов увидел на глазах у Иварда слезы. Он вспомнил, что рассказывал Осри о прошлом этого паренька.
«В упорядоченном мире Панархии для этой души не нашлось иного места, кроме как среди грубой рабочей силы. Здесь, по крайней мере, у нее есть место для роста — никто не пытается сломать его».
Впервые Омилов начал в полной мере осознавать ту огромную, никем не изученную роль, которую рифтерская культура играет в жизни Тысячи Солнц.
«Но уже слишком поздно. Мы отвергли их, и они стали орудием в руках нашего злейшего врага».
На голограмме тем временем умирающий Макклом Сингх лежал перед Изумрудным Троном. На троне Лишенный Лица — по обыкновению его роль исполнял актер в маске, лишавшей лицо очертаний, — бессильно съежился, осознав свое поражение. Ивард едва сидел, совершенно захваченный действием; лицо его сияло от возбуждения и печали, которые всегда пробуждает настоящая трагедия.
«Но не все, — решил Омилов, — Душа этого мальчика не пережила бы общения с теми, кто вступил бы в союз с Эсабианом».
В первый раз, несмотря на неудачный разговор с капитаном, в нем затеплилась надежда, что они еще могут спастись с Сердцем Хроноса.
18
Нам страшно, нам страшно.
Мне непонятен ваш страх.
Мы боимся распада стаи-Телварна, ибо для эйя распад стаи — исчезновение.
Снова повторяю вам: то, что для эйя — исчезновение стаи, для людей — исправление, так же как исправление для эйя может означать исчезновение людей. Каждый из собрания, которое вы называете стаей, уйдет, чтобы вступить в другие собрания, и это для нас исправление. Снова повторяю: «Телварна» не настоящая стая.
Но Вийя — ее мыслемир, а те, кто внутри металлической пещеры, — члены ее стаи.
Я слышу, как слышат эйя, но я не мыслемир. У людей нет мыслемиров.
Нам страшно.
Снова повторяю: мне непонятен ваш страх.
Слова, которые мы праздновали, несут образы, способные меняться. И мы страшимся, ибо мы вступаем в хаос, у которого нет центра.
Мы приближаемся к собранию людей, которое называется Рифтхавен. Я слышу ваш страх и советую вам уйти в свой мыслемир. Празднуйте слова, которые вы узнали, но не забывайте и о моем смятении. Снова спрашиваю вас: в мыслемире одна стая или много?