Властители земли
Шрифт:
— Римо, мне бы хотелось, чтобы ты вел эти беседы где-то в другом месте. Однако должен тебя предупредить, что этот урод, повредивший мой свиток, принадлежит мне.
— Урод?! Он сказал «урод»? — заорал Ансельмо. — Это он обо мне?
Римо посмотрел на Мирона, потом глянул на собственное отражение в зеркале.
— "Урод" явно относится к тебе, — сказал он наконец.
— С тобой я разделаюсь потом, — провозгласил Ансельмо.
Он надвинулся на Чиуна, который поднялся с пола, словно тонкая струйка дыма от угасающего огня.
— Тебе, старик, следовало бы научиться не оскорблять людей.
— Твое
Ансельмо зарычал от ярости и с угрозой занес, отведя назад, огромный свой кулак.
— Эй, Ансельмо! Оставь старикана в покое, — осадил его Мирон.
— Хорошо сказано, Мирон, — одобрил Римо.
— А пусть подавится, — отозвался Ансельмо.
Его кулак двинулся было по направлению к хрупкому, изящному лицу Чиуна. Цели он так и не достиг.
Сначала Ансельмо почувствовал, как некая сила подняла его в воздух. Не будь он уверен в обратном, Ансельмо мог бы подумать, что это старый хрен взметнул его вверх; впрочем, времени обдумать это чудо у него уже не было, потому что, опустившись снова на землю, Ансельмо ощутил, как что-то протаранило его почки, превращая их в желеобразную массу. Ансельмо было взвыл, но тут нечто вроде отбойного молотка одним ударом перебило ему дыхательное горло. Он попытался еще вздохнуть, когда понял, что все кости его каким-то образом расплющены. Глаза Ансельмо все еще были открыты, и он увидел собственные брючины, завязанные узлом, и с тупым изумлением осознал, что его ноги по-прежнему находятся внутри этих брючин. В груди разливалась дикая боль. Ансельмо решил, что у него инфаркт. Ощущение было такое, будто чья-то мощная рука стиснула перекачивающий кровь орган в его груди и выдавливает из него жизнь. Тут он наконец увидел, что все это творит узкая желтокожая ручка. Ансельмо медленно соскользнул в ничто, беззвучно визжа и жалуясь на сотворенную над ним жестокую несправедливость, ибо в момент своей гибели он вдруг осознал, что Валдрон Перривезер с самого начала не только знал о грозящей ему, Ансельмо, неминуемой смерти, но и запланировал ее.
— Пока, Ансельмо, — распрощался Римо, потом снова обратился к Мирону:
— Так где находится сейчас Перривезер? — спросил он.
Мирон, потрясенный, глянул на скорчившееся на полу тело Ансельмо, потом перевел взгляд на Римо.
— Он был в «Плазе», в Нью-Йорке, — произнес Мирон.
— И он хотел, чтобы вы только доставили сюда эту мушку? — снова спросил Римо.
— Совершенно верно.
— Римо, этот человек пытался быть со мной добрым, — предупредил Чиун. — Отплати ему за любезность.
— Хорошо, папочка. Прощай, Мирон, — сказал Римо.
Огромный громила ничего не успел почувствовать.
— Кажется, ты немного перестарался, а? — произнес Римо, созерцая свернутое бубликом тело, бывшее некогда Ансельмо Боссилони.
— Будь любезен, не разговаривай больше со мной, — заявил Чиун, поворачиваясь спиной к Римо. Он поднял расплющенный свиток пергамента и счистил с него следы каблука. — Я прошу только тишины и покоя, а мне вечно достаются какие-то неприятности и разговоры. Причем разговоры весьма нудные.
— Прости, Чиун. Я должен был задать несколько вопросов.
Чиун снова поднялся на ноги.
— Очевидно, пока ты жив, мне не видать покоя.
Он прошел к лабораторному столу.
— Хотелось бы мне знать, при чем тут муха, — сказал Римо. — Ее прислал Перривезер, она должна что-то означать.
Чиун, приподняв платок, рассматривал куб.
— Муха, — сказал Римо. — Вероятно, в ней кроется ключ к загадке.
— Поищи себе другой ключ, — посоветовал Чиун, выкидывая куб в мусорную корзину.
— Что ты имеешь в виду? И зачем ты это сделал?
— Потому что муха мертва, — ответил Чиун и пошел прочь из комнаты.
Глава девятнадцатая
Они находились в подвальном помещении санатория Фолкрофт, где Смит оборудовал для Берри Швайда небольшую лабораторию. Сквозь стены Римо слышал слабый гул охлаждающих систем гигантского компьютера Фолкрофта.
Чиун демонстративно поворачивался к Римо спиной, но Римо только вздохнул и, сложив руки на груди, изобразил живой интерес к работе Берри Швайда.
Маленький толстенький человечек находился на вершине своей славы. Он скакал вокруг черного лабораторного стола и даже повизгивал от восторга. Он возбужденно размахивал руками над иссеченным пятнышком, лежавшим под объективом его мощного микроскопа.
— Это невероятно, уверяю вас. Совершенно невероятно! — визжал Берри своим нестареющим подростковым сопрано. — И вы говорите, что кто-то просто дал вам это?
— Точно Санта-Клаус, — подтвердил Римо.
— Поразительно, — отозвался Берри. — Чтобы кто-то мог совершенному незнакомцу преподнести столь значительный подарок.
Чиун фыркнул.
— Только не совершенному, — заявил он. — Этот бледный обрывок свинячьего уха может быть чем угодно, но уж никогда не будет чем-то совершенным.
— Собственно говоря, — заметил Римо, — я думаю, что этим нас пытались убить.
— Эта мушка не может убивать непосредственно. Ее вывели в качестве катализатора, — сказал Швайд.
— Ах так. Ну, это все объясняет, — отозвался Римо. — Разумеется.
— Чего там этот идиот болтает о мушках? — пробормотал Чиун себе под нос по-корейски. — Мухи, жуки, устал я уже от этих букашек.
— Нет-нет, — обратился Швайд к Римо. — Эта муха сама по себе не обладает смертоносным могуществом. Но... понимаете, это все было в дневниках Декстера Морли. В отличие от обыкновенной домашней мухи, эта может кусаться. И ее укус каким-то образом изменяет тело укушенного.
— Один маленький укусик? — переспросил Римо.
— Совершенно верно. Этот укус делает тело созвучным космическим кривым, с которыми в обычном состоянии оно находится в разных плоскостях, — пояснил Швайд.
— То есть? — переспросил Римо.
— Это же очень просто. Вот возьмем муравья.
— Теперь еще и муравьи, — по-английски заворчал Чиун.
— А нельзя ли ограничился мухами? — спросил у Берри Римо.
— Муравей будет гораздо лучшим примером. Ведь он может переносить груз в сотни раз превышающий его собственный вес. Как вы думаете, почему он на это способен?
— Чиун делает это все время, — ответил Римо. — Он заставляет меня все таскать.
— Молчи, болван — рявкнул Чиун. — Дыхание, — небрежно ответил он Берри. — Это основополагающий принцип Синанджу. Дыхание есть суть бытия.