Влажные Области
Шрифт:
он прилепился к мясу. Крышку от коробки пиццы с мясом и мешочком я кладу на
металлический ночной столик. Все пальцы в крови и слизи. Вытереть о постель?
Тогда будет свинарник. И не о костюм ангела. Такой же свинарник. Хм. Ну да.
Это же кусочки мяса из моего тела. Даже если они и были воспалены. Я просто
облизываю пальцы, один за другим. Я горжусь собой, что у меня возникают такие
идеи. Это лучше, чем беспомощно сидеть в постели и ждать, что кто-то придет
влажными салфетками. Почему мои собственные кровь и гной должны вызывать у
меня отвращение? Я и с другими воспалениями непривередлива. Когда я,
например, выдавливаю прыщ, и гной остается на пальце, я ем его с большим
удовольствием. И при выдавливании угрей, когда показывается этот прозрачный
маленький червячок с черной головой, я вытираю его кончиком пальца и
слизываю. А если ко мне приходил песочный человечек и насыпал мне в глаза
гнойные крошки, утром я также все съедаю. И когда рана затягивается коркой, я
всегда отковыриваю верхний слой, чтобы съесть его.
Я ем пиццу одна.
Я не очень люблю есть одна. Это внушает мне страх. Когда кладешь что-то
в рот, нужно же сказать кому-то, вкусная ли еда. Задницу снова начинает щипать.
Чему ты научилась, Хелен? Страдать не больше, чем нужно. Вызываю санитара. В
палату заходит Петер, и я говорю ему, что мне нужны таблетки, потому что боль
возвращается. Он удивляется и говорит, что в его протоколе передачи смены
ничего не написано об обезболивающих для меня на ночь. Жуя большой кусок
пиццы с грибами, я говорю: «Должно быть. Робин сказал, что мне нужно просто
сказать, и мне дадут».
Этого не может быть. Сейчас самое время попросить таблетки, и на всю
ночь мне больше ничего не дадут? Помогите. Петер уходит, чтобы позвонить
профессору домой. Он ничего не может самостоятельно решать, если это не
написано на его доске с зажимом. От страха мне становится плохо. Меня сегодня
прооперировали и ночью мне не дадут обезболивающих? Вилкой я открываю обе
бутылки. Я единственная из тех немногих девушек, что я знаю, которые умеют
это делать. Очень практично. Как мужчины со стройки, симпатичные и хитрые. Я
выпиваю бутылки одну за другой как можно быстрее. Моей заднице становится
хуже и хуже, а в животе все леденеет от холодного пива.
Петер, Петер, Петер, поторопись. Принеси мне таблетки. Я закрываю глаза,
боли все усиливаются, я судорожно сжимаюсь. Все это мне уже знакомо. Я
складываю руки на груди и чувствую только свою задницу.
Я слышу, как он заходит, и, не открывая глаз, спрашиваю, дадут ли мне
что-то.
«Что Вы имеете в виду?» – отвечает мне женский голос.
Я открываю глаза и вижу женщину в халате медсестры, но он другого цвета
в отличие от всех остальных здесь. У всех голубые халаты, а у нее светло-
зеленый. Наверное, она с чем-то постирала его.
«Добрый вечер. Извините, что беспокою Вас так поздно. Вечерний обход
немного затянулся. Я зеленый ангел».
Что? Видимо, она сбежала из психиатрического отделения. Я лишь смотрю
на нее. Думаю, она не в своем уме. Я не буду разубеждать ее. У меня очень болит
задница. Все сильнее и сильнее. Это единственное, что я смогла бы сказать.
Супер-разговор. «Я зеленый ангел». «Да. А у меня болит задница».
Полуоткрытыми усталыми глазами бабушки я продолжаю разглядывать ее.
По-моему, она говорит очень медленно и каждое ее слово отдается небольшим
эхо.
«Это значит, что я одна из тех, кто добровольно чуть-чуть облегчает людям
жизнь, здесь в больнице. Мы зеленые ангелы…» «Она не одна!»… они выполняют
поручения для пациентов, заряжают телефонные карты, проверяют почтовые
ящики и прочее.
«А Вы можете дать мне обезболивающее?»
«На это у нас нет прав. Мы не медсестры. Мы только выглядим как они», –
она тяжело дышит через нос, видимо, это должно быть улыбкой.
«Пожалуйста, уйдите. Мне жаль, но у меня всё болит, я жду санитара и
таблетки. Обычно я милее. Я позвоню Вам, если я что-то захочу».
Уходя, она спрашивает: «Куда Вы хотите позвонить?»
Уходи. Покой.
Я больше не могу терпеть. Я глубоко вдыхаю. И громко выдыхаю. Моя рука
тянется к холмику Венеры (лобку), и я подтягиваю колени к груди. Хотя мне
больно, я остаюсь лежать в таком положении. В боль вместе с тобой, Хелен.
Вторую руку я кладу на напряженное углубление в заднице. Здесь всё ужасно.
Так одиноко, боль внушает страх. Я думаю, в Германии ни один пациент не
должен испытывать в больнице боль; считаю, здесь для каждого найдутся
эффективные лекарства. Я нажимаю на кнопку экстренного вызова. Петер
забегает в палату. Извиняется, что он так долго. Сначала он не мог дозвониться
до профессора. Он выяснил, что работники дневной смены допустили ошибку.
Вообще мне полагалось поставить электронный автоматический дозатор с
обезболивающим. Его подключает анестезиолог, и тогда нажатием пальца можно
самой определить дозу, которая поступит в трубочку на руке. А они забыли.
Забыли? Меня передали на их попечение. Забыли. И что сейчас?
«Всю ночь по требованию тебе будут давать сильные таблетки. Вот первая».