Влюблен по собственному желанию

Insvit_F.D.

Гарри почувствовал себя спокойно только в понедельник, когда во время завтрака заметил за преподавательским столом Снейпа. Он выглядел по-прежнему высокомерным, еще более замкнутым, чем обычно, и усталым. Но в этот раз он не отвел взгляда, заметив, что Гарри смотрит на него, а едва заметно кивнул, и его губы дрогнули в подобии улыбки, словно мужчина хотел сообщить, что все в порядке. Гарри испытал облегчение и внезапный прилив нежности к этому суровому человеку, хоть и не мог выразить своих чувств сейчас. Снейп понял его без слов - взгляд мужчины потеплел, но только на мгновение, а потом Снейп снова отвернулся, отвечая на какой-то вопрос Дамблдора, и больше не смотрел в сторону юноши до самого конца завтрака.

* * *

Время неслось с чудовищной скоростью - через

несколько дней команда Гриффиндора вышла на первую тренировку, за ней последовали новые, и Гарри наконец-то получил возможность по-настоящему отдаться полетам. Свободные часы выдавались так редко, что юноша с нетерпением ждал уроков зелий, используя любую возможность, чтобы увидеть Северуса. За эти дни Гарри так измотался, что сумел только пару раз выбраться в подземелья после отбоя, но Снейп был не особенно рад его появлениям. В последний раз Гарри получил жестокий нагоняй за то, что думает черт знает о чем, вместо того, чтобы отдыхать, и он не протестовал, потому что и в самом деле чувствовал себя совершенно разбитым царившей предэкзаменационной гонкой. До выпускных экзаменов оставалось чуть больше месяца и Гарри, честно говоря, не знал, как протянет это время, но все равно ухитрялся найти несколько минут между тренировками, домашними заданиями и зубрежкой, чтобы заглянуть к Снейпу.

Как-то в пятницу, приготовив очередное зелье под присмотром профессора, он был без разговоров отправлен в спальню, даже прежде, чем успел запротестовать, потому что до гостиной Гриффиндора просто рисковал не дойти. Правда, проснувшись ночью в объятиях Северуса, он уже мог поклясться, что не все так плохо, как могло показаться на первый взгляд, но это не помешало ему снова погрузиться в сладкий сон, и проваляться до полудня, пока Снейп, выведенный из себя подобным времяпрепровождением Поттера, едва не силой выпроводил его прочь. Впрочем, возвращаясь к себе, Гарри отнюдь не выглядел огорченным: его губы еще помнили поцелуй, отвоеванный на прощание, и юноша был абсолютно уверен, что Северус вовсе не горел желанием отправлять его восвояси, и только поражался выдержке своего любовника. Снейп мог казаться сколь угодно безразличным, когда дело касалось повседневной жизни, но скрывать собственное желание от Гарри он не собирался, и в его глазах юноша отчетливо прочитал, что он готов прямо сейчас вернуть юношу обратно в постель, но уже не для того, чтобы позволить банально выспаться…

Для семикурсников спокойное и мирное течение жизни Хогвартса уже не являлось таковым. Все остальные курсы продолжали существовать, как ни в чем не бывало, и только выпускники осаждали библиотеку и терроризировали преподавателей, в надежде, что кто-то из них обмолвится и посоветует неплохую книгу, желательно на тему «О том, как выкрутиться на выпускных экзаменах». В свободное время они тренировались так что, очутившись в гостиной любого из факультетов, можно было наткнуться на не до конца трансфигурированную крысу, сову, или того, что подвернулось под руку, вплоть до незадачливых сокурсников. Из подземелий второй день несло паленой шерстью, после того, как кто-то из слизеринцев, возвращаясь тайком после отбоя к себе, в темноте наткнулся на Миссис Норрис. Сдавшие нервы и студента, и кошки послужили причиной призыва заклятья возгорания, вместо «Люмоса», и теперь Филч неистовствовал, Миссис Норрис пряталась, не рискуя показаться кому-либо на глаза, а Снейп безнадежно пытался изгнать отвратительную вонь или хотя бы заставить своих студентов найти прячущееся по подвалам животное. И то, и другое оказалось безнадежно.

Напоминалка Невилла нагревалась постоянно, и Лонгботтому пришлось от нее избавиться на время, потому что держать в голове столько информации было невозможно, и он как-то признался друзьям, что лучше завалит экзамены, чем рехнется, вспоминая, что еще не доучил. После двенадцатой просьбы, Гермиона отказалась составлять гриффиндорцам планы занятий, и всех, кто норовил подлизаться, посылала к черту. Сначала прием работал: мало, кто ожидал от девушки столь несвойственной ей реакции, но потом и это перестало казаться необычным. Рон мог поклясться, что до этого момента

самым худшим его воспоминанием были экзамены на пятом курсе, но теперь соглашался забрать свои слова обратно в любое время. Гарри был с ним абсолютно солидарен, особенно после того, как, вернувшись в гостиную Гриффиндора, оказался левитирующим против собственной воли, потому что Терри Гудсборроу решил повторить теорию применения заклятья левитации к человеческому существу, исходя из расчетов минимизации затрат магической энергии по отношению к массе тела жертвы. Вместо этого он произнес ошибочную формулу и истратил остатки сил и времени на то, чтобы опустить ругающегося на чем свет стоит Поттера обратно. В силу примененного Симусом одновременно с Гудсборроу заклинания постоянства, Терри потерял контроль над подопытным, и пришлось будить Гермиону которая спала, накрыв голову трехфутовым свитком о магических инновациях в сфере транспортировки объемных грузов, не поддающихся уменьшению.

Жизнь казалась адом, и ночью Гарри вскакивал с криком, но не потому, что ему снился Вольдеморт, а из-за банального кошмара, что он завалил ЗОТИ и дементор, почему-то принимавший у него экзамен, приговорил его к пожизненному заключению в Азкабане. А наутро он чувствовал себя кроликом, которого на протяжении нескольких часов превращали в чайник: пустота в голове была такой же. И когда после Истории Магии на него в прямом смысле слова наткнулся Снейп, юноша даже не удивился.

Гарри расхаживал по коридору, бессмысленно глядя в пространство, в то время как Гермиона надиктовывала Рону список пособий, и шевелил губами, повторяя восемнадцать правил успешной аппарации. Уизли же, зажав в зубах тетрадь и прижав свиток к стене, пытался записывать за Грейнджер, одновременно левитируя чернильницу, пока не послышался привычно раздраженный голос профессора зельеделия:

– Поттер! Вы решили побить все рекорды и лишиться рассудка от перенапряжения прежде, чем это сделает Лонгботтом?!

– В зоне аппарации не должны присутствовать человеческие существа, не вовлеченные в процесс аппарации, ввиду разрушительного воздействия пограничной зо… что?!

Гарри дернулся, и его взгляд постепенно прояснился. Прежде, чем юноша сумел сформулировать ответ, чернильница Рона с гулким стуком упала на каменный пол, выплескивая чернила, а сам Уизли съежился под неприязненным взглядом Снейпа.

– Я поинтересовался, не пытались ли Вы сделать передышку, Поттер?!
– поинтересовался зельевар, остановившись напротив Гарри и игнорируя остальных гриффиндорцев.

– Се… Проф… Я… - мысли юноши и без того были в состоянии хаоса, и он несколько секунд соображал, как именно обратиться к Снейпу, а в голове тем временем вертелось проклятое четырнадцатое правило, и Гарри сдался: - Простите, сэр!
– Обреченно ляпнул он, помня только одно: на протяжении нескольких лет именно этот ответ ему приходилось повторять чаще всего, и на этот раз, что бы ни случилось, он тоже должен сгодиться.

Снейп приподнял бровь, и Гермиона, наблюдавшая за разворачивающейся сценой, могла поклясться, что подобного недоумения на лице Снейпа еще не видел никто из учеников. К счастью, профессор вовремя опомнился, и, вновь нахмурившись, проговорил:

– Поттер, немедленно следуйте за мной!

– Да сэр…

Гарри сделал несколько шагов, пока не услышал раздосадованное напоминание:

– Сумка, Поттер! Надеюсь, как-нибудь Вы не забудете свою голову вместе с вещами?

Юноша вернулся, беспрекословно поднял сумку и направился вслед за Снейпом. Они шли в молчании, пока не скрылись за поворотом, и там Гарри оказался прижат к стене разъяренным профессором:

– Ты рехнулся!
– прошипел Снейп.
– Объясни мне, ради Мерлина, какого черта тебе не жалко своих мозгов?! Когда ты последний раз смотрел на себя в зеркало?

– Сегодня… - ошалело произнес Гарри. Он не стал сообщать, что ему самому увиденное не очень понравилось: взъерошенный, осунувшийся, с нездоровым блеском в глазах, он больше походил на средневекового фанатика, чем на ученика Хогвартса. Впрочем, нет. Помимо фанатика в нем с легкостью можно было опознать студента перед экзаменами.