Влюбленная герцогиня
Шрифт:
— Как ему, черт побери, удалось не расплескать при поклоне вино? — спросил Кэм. — Проклятие! Теперь нам с тобой придется делить мое, а я имел желание напиться.
Он с такой озорной усмешкой протянул ей бокал, что Джина, не задумываясь, приняла его и сделала глоток. Кэм небрежно прислонился к стене рядом с ней.
— Тебе кто-нибудь докучал приглашением на этот танец?
— Я обещала его Себастьяну. — Она сделала еще глоток, удивляясь, отчего у нее так колотится сердце.
— Но ведь ты не можешь дважды танцевать с
— Даже не верится, что ты запомнил это! Прошло столько лет.
— У меня хорошая память, — лениво произнес он. — Значит, ты отважилась на скандал, чтобы дважды потанцевать со своим женихом?
— О нет, — ответила Джина. — Эти правила относятся только к девочкам, недавно покинувшим классную комнату. Но Себастьян все же ограничивается тремя.
— Будь я твоим женихом, а не мужем, я бы не позволил тебе вообще танцевать с другими мужчинами. Джину вдруг обдало жаром.
— О! — выдохнула она, но совесть заставила ее броситься на защиту своего избранника. — Себастьян чувствует, что у нас довольно сомнительное положение. В конце концов, я ведь еще замужем.
Она раскрыла веер и начала усиленно обмахиваться. Как неоднократно повторяла ее мать, нет ничего хуже пылающего лица при рыжих волосах.
— Да, в конце концов, ты еще замужем, — медленно повторил Кэм.
Он протянул руку, взял у нее шампанское и тоже сделал глоток. Джина облизнула губы. Было нечто слишком интимное в том, что они пили из одного бокала. Видимо, шампанское опять ударило ей в голову.
— Может, сядем где-нибудь? — спросил он.
— Хорошо.
Он тут же повел ее к одному из маленьких альковов с тяжелыми шелковыми портьерами, которые были устроены по всему периметру бального зала. Джина присела на небольшую бархатную софу.
— Я ни разу сюда не заходила.
— Почему? Здесь, правда, душновато. И я не очень высокого мнения о художественном вкусе леди Троубридж. — Он устроился рядом и презрительно оглядел картину с томным купидоном, сидящим на лютике.
— Занавешенные альковы считаются неприличными.
— А я бы только и делал, что проводил все свое время в этих альковах, не пропуская ни одного, — с откровенной насмешкой произнес Кэм и передал супруге бокал. — Полагаю, мы обязаны допить его, пока не вернулся Боннингтон, не так ли?
— Я больше не хочу, спасибо.
— Как ты поживаешь, Джина?
— Прекрасно, — с удивлением ответила она.
Кэм наклонился, и она почувствовала запах его мыла.
— Нет, я имею в виду, как ты поживаешь на самом деле. В конце концов, мы с тобой близкие родственники, хотя и не виделись двенадцать лет. Долгое время мы были кузенами, потом, когда неожиданно выяснилось, что мы не родня по крови, ты стала моей женой.
— У меня действительно все хорошо, — ответила Джина, приходя в еще большее волнение. Она захлопнула веер и уставилась на него.
«Когда глаза Джины прикрыты черными ресницами — наверняка она их красит, — рассеянно подумал он, — ее лицо почти столь же безупречно, как и лицо Мариссы». Странно, что он не заметил этого раньше, видимо, из-за ее глаз, которые отвлекали его. Не глядя на него, Джина изящными пальцами разглаживала веер, и он вдруг почувствовал вожделение, отозвавшееся мгновенной тяжестью в паху. Неужели эти длинные пальцы так же гладили и высокомерного Боннингтона? Если пока и нет, то долго ждать не придется. Кэм с трудом отогнал неприятную мысль.
— Джина. — Она подняла на него свои колдовские зеленые глаза. — Ты не собираешься поприветствовать меня на родине? — хрипло спросил он, а затем без лишних размышлений поцеловал жену.
Кэм почувствовал ее удивление. Он и сам был удивлен. Какого дьявола, что на него вдруг нашло? «Женские губы, закрытый альков, неясные звуки вальса. Англия с ее лучшей стороны», — успел подумать он и растворился в поцелуе.
Услышав сдавленный вскрик жены, Кэм, разумеется, воспринял его как приглашение к действию… и ее рот приоткрылся.
Все исчезло — вальс, портьеры, шампанское. Никакой тоски по родине, никакого приветствия. Брачная игра. В мгновение ока их поцелуй превратился в неразрывное слияние губ. Правой рукой он гладил ее волосы, а ее рука обнимала его за шею. От этого поцелуя мог воспламениться даже воздух, если бы Джина вдруг не отстранилась и не толкнула Кэма в плечо.
С минуту они просто смотрели друг на друга, затем она протянула руку и отодвинула портьеру. Через зал к ним шел ее жених.
— Прости меня, — сказала Джина. — Я на мгновение забыла, кто ты.
Кэм рассердился. Еще ни одна женщина, находясь в его объятиях, не забывала, кто он. А уж тем более собственная жена…
— Похоже, Боннингтон избавит нас от этого супружеского затруднения, — медленно произнес он.
— А разве тебя что-то смущает? — поинтересовалась Джина, подняв тонкую бровь.
Она тоже хладнокровно восприняла случившееся, признал Кэм. И будь он проклят, если поверит, что она ни разу не заходила в альков.
— Я всегда считал неприятным затруднением хотеть собственную жену. Это столь же неприлично, как желание съесть хлебный пудинг в детской.
Она слегка покраснела.
— Хлебный пудинг?
— Да. Хлебный пудинг. Ведь без него можно обходиться долгое время, не так ли? Фактически его редко подают к цивилизованному столу. Но иногда вдруг появляется неожиданная страсть именно к этой домашней стряпне.
Осознав метафору, Джина поняла, что ее сравнивают с невкусной стряпней, которую она так ненавидела в детстве. От бешенства ее голос стал просто медовым.
— Понимаю твое затруднение, — пропела она. — Ведь и в самом деле унизительно испытывать безответную страсть, не так ли?