Влюблённая в Солнце
Шрифт:
Душа жила запретом.
Один он по миру бродил,
Был вымыслом поэта.
Но не поверила она,
Горел огонь в светлице.
А сердцем девица честна,
И с кривдой не смириться!
Но как же рыцаря забыть?
И слёзы льёт рекою.
Станет царя, – не умолить!
Иль плотника женою.
Но слёзы – это не вода…
И ночь девицу разбудила.
В руках бессонницы – мечта,
С ней ночь заговорила:
«Проснись или сгоришь душой,
Молитвы нет! Обманы!
Не верь, что ждёт тебя покой,
Души не скроешь раны.
В плену неведомых миров,
Замёрзнет твоё сердце.
На приговор их нрав суров,
А с ложью не стерпеться!»
И залегла в душе тоска,
Свет дня не потревожит.
Неважно, дни летят, века,
Сказанье деву гложет.
… Сердца открыты, как мишень,
Душа столь беззащитна!
Коль есть над ними чья-то тень,
Не видно любопытным.
И Гамаюн порой ночной,
Летит к ним, словно знает!
Уносит на челне рекой.
Эта душа седая…
И батюшка, за дочь боясь,
Отправил в весь 3 … всяк случай!
Ещё умрёт, неровен час!
Не изверг же, дочь мучить!
Но есть ли место на земле,
Где спрятаться девице?!
Душа, как зорька, и во мгле,
3
Весь – устар. деревня, село.
Прорвётся белой птицей.
Она поплачет у икон…
И вот, в плащ облачённый,
Ей рыцарь встретился у гор,
Душой как заключённый.
Она так счастлива была!
Открылась Паладину:
Они, как птицы – два крыла…
Он взором стан окинул.
Сказал, забыт им затхлый мир,
Мечты не интересны.
Лишь сладок мудрых эликсир,
И цепи клятвы тесны.
И серпантином вдаль ушёл…
Что ж, значит не судилось!
Грешна, сказал бы богомол…
Но Солнце с гор спустилось.
Даря тепло своих огней,
Не дал ей с гор сорваться…
Но вот отец сказал, семь дней,
Кошмары дочке снятся!
Не будем спорить мы и лгать,
Кто не любил, не знает!
Дано блаженному познать,
Что мудрого пугает. S…
И снова Грусть с желанием поговорить
Стучится дождь, капли по окнам,
И Грусть пришла поговорить.
До нитки в платьице промокла!
Устала под дождём ходить.
Горячий чай заварен круто,
А за окном игра теней.
И ночь – минута за минутой,
Летит в компании гостей.
Не разобрать, увы, ни слова!
А Грусть, в мохере, чай свой пьёт,
Любуясь красками декора,
К утру, наверное, уйдёт.
Темнеет быстро вечерами,
Не выгнать же! Огонь горит,
И за окном дожди – дворами,
Пусть у камина спит. S…
Сижу в пещере
Сижу в пещере, вдаль смотрю,
Семь тысяч лет я насчитала.
И срок в пещере я продлю,
Семь тысяч лет! Я не устала!
Но в новом платье по весне,
Пойду к морям, где меньше снега.
Пройдусь по дивной стороне,
Дорогами чудного века!
Через дубравы деревень,
И отдохну за книгой.
Увидеть бы в закате день,
Наесться б земляникой!
А там и пташка соловей,
У кедра на опушке,
Затянет песенку людей,
И я зайду в избушку.
О ней поэт когда-то пел,
С ним вечность говорила!
И богатырь бы подоспел,
Платок бы уронила.
И поманила б за собой,
И счастье дней узнала.
И я б журавушку весной,
Даром в избу поймала!
Семь тысяч лет своей тоски,
Я отдала бы за избушку!
Но не об этом у реки,
Вещала мне кукушка. S…
Гуляя коридором
Время даёт мне ненадолго,
Зайти в миры, за рубежи,
Там мойры 4 – россыпью осколков,
Рисуют, словно миражи,
Тайну времён, скрывают снами,
Взяв в руки прялку и клубок,
Легко играя козырями,
Переплетают нить дорог.
Бывает, счастьем бросят жребий,
4
Мойры (др.-греч. – доля, участь) – три сестры, богини судьбы: Лахесис (Судьба, дающая жребий ещё до рождения), Клото (прядущая нить человеческой судьбы) и Атропос (неотвратимая, неумолимая, неуклонно приближающая будущее – смерть, перерезающая нить судьбы). По Платону, мойры владели силами высшего небесного правопорядка и изображались в белых нарядах, головы которых венчали венки. Они вершили под музыку небесных сфер – настоящее, прошлое и будущее. Платон называл их дочерями богини Ананке (Необходимости, «неподвластная даже богам»), которая вращала мировое колесо.
Подарят подвиги в бою.
Иль замуруют смертью в склепе,
Не ублажить никак судью.
Ужалят так! Их яд гремучий!
Их приговор всегда казнит.
Настолько власть сия могуча!
Их нитью невод смерти шит.
И даже боги с ней не спорят,
Назначат час – не убежишь!
И стражи есть… Не спят в дозоре!
И по осколкам, в эту тишь,
Брожу одна я в коридоре,
Смотрю сквозь саваны миров,
Как нитью судеб прядут мойры,