Влюбленные женщины (Женщины в любви)
Шрифт:
– Я боюсь только черных тараканов, – сказала Киска, внезапно подняв голову и обратив к Джеральду черные глаза, которые, казалось, подернула невидимая поволока страсти.
Он рассмеялся зловещим, исходящим из глубины его существа смехом. Ее детский лепет ласкал его нервы, а ее горящие, влажные глаза, обращенные теперь только к нему и забывшие обо всем на свете, кроме него, вызывали в нем чувство собственной значимости.
– Нет, – запротестовала она. – Ничего другого я не боюсь. Но черные тараканы – фу! – она с отвращением
– Вы имеете в виду, – с дотошностью подвыпившего человека допытывался Джеральд, – что боитесь даже смотреть на тараканов или того, что они вас укусят или принесут иной вред?
– Они что, еще и кусаются?! – вскричала девушка.
– Какая отвратительная мерзость! – воскликнул Халлидей.
– Не знаю, – ответил Джеральд, окидывая взглядом присутствующих. – Кто-нибудь знает, кусаются черные тараканы или нет? Но не в этом дело. Вы боитесь, что они могут покусать или же у вас возникает метафизическое отвращение?
Девушка все это время не спускала с него наивного взгляда.
– О, по-моему, они отвратительны и ужасны! – воскликнула она. – Когда я вижу таракана, у меня по всему телу ползут мурашки. А если он на меня заползет, я точно знаю, что умру не сходя с места – в этом я совершенно уверена.
– Надеюсь, нет, – прошептал молодой русский.
– Я совершенно уверена, Максим, – продолжала настаивать она.
– Значит, они на вас не заползут, – понимающе улыбаясь, сказал Джеральд.
Каким-то непонятным образом между ними установилось взаимопонимание.
– Как говорит Джеральд, это метафизическое отвращение, – закончил Биркин.
Последовала неловкая пауза.
– Так ты, Киска, больше ничего не боишься? – спросил молодой русский своим желчным, глухим и чопорным голосом.
– Не совсем, – отвечала она. – Я много чего боюсь, но это же совсем др’угое. Вот кр’ови я совсем не боюсь.
– Не боишься кр’ови! – передразнил ее молодой человек с полным, бледным, насмешливым лицом, подсаживаясь к их столику со стаканом виски.
Киска посмотрела на него мрачным, неприязненным взглядом, полным презрения и отвращения.
– Ты в самом деле не боишься крови? – настаивал другой, насмешливо ухмыляясь.
– Нет, не боюсь.
– Да ты вообще когда-нибудь видела где-нибудь кровь, кроме как в плевательнице у зубного врача? – продолжал насмехаться молодой человек.
– Я не с тобой разговариваю! – надменно ответила она.
– Но ты же можешь ответить мне? – настаивал он.
Вместо ответа она внезапно пырнула ножом его полную бледную руку. Он с непристойной бранью вскочил на ноги.
– Сразу видно, кто ты такой, – презрительно заявила Киска.
– Да пошла ты! – огрызнулся молодой человек, стоя возле столика и глядя на нее сверху с раздражением и злобой.
– Прекратите! – повинуясь импульсу, резко приказал Джеральд.
Молодой человек не сводил с нее сардонически-презрительного взгляда, хотя на полном, бледном лице было только забитое и смущенное выражение. Из его руки текла кровь.
– Фу, какая гадость, уберите это от меня! – пискнул Халлидей, зеленея и отворачиваясь.
– Тебе нехорошо? – заботливо спросил сардонический молодой человек. – Тебе нехорошо, Джулиус? Черт, друг, это же ерунда, не позволяй ей тешить себя мыслью, что она все-таки тебя доконала – мужик, не давай ей повода для радости, она только этого и ждет.
– Ой! – пискнул Халлидей.
– Максим, он сейчас блеванет, – предупредила Киска.
Обходительный молодой русский встал, взял Халлидея под руку и увлек его за собой. Биркин, побледнев и съежившись, недовольно смотрел на все происходящее. Раненый сардонический молодой человек ушел, с самым завидным присутствием духа игнорируя свою кровоточащую руку.
– На самом деле он жуткий трус, – объяснила Джеральду Киска. – Он чересчур сильно виляет на Джулиуса.
– Кто он такой? – спросил Джеральд.
– На самом деле он еврей. Я его не выношу.
– Ну, давайте забудем про него. А что случилось с Халлидеем?
– Джулиус самый тр’усливый тр’ус на свете, – воскликнула она. – Он всегда падает в обморок, если я беру в руки нож – он меня боится.
– Хм! – хмыкнул Джеральд.
– Они все меня боятся, – сказала она. – Только евр’ей думает, что он сможет показать свою хр’абрость. Но среди них всех он самый большой тр’ус, потому что вечно волнуется о том, что люди о нем подумают – вот Джулиусу на это наплевать.
– Один стоит у подножья лестницы под названием «отвага», а другой – на самом ее верху – добродушно сказал Джеральд.
Киска посмотрела на него и медленно-медленно улыбнулась. Румянец и сокровенное знание, придававшее ей сил, делали ее неотразимой. В глазах Джеральда замерцали два огонька.
– Почему они зовут тебя Киской? Потому что ты ведешь себя как кошка? – поинтересовался.
– Да, думаю, что поэтому, – ответила она.
Он улыбнулся еще шире.
– Скорее всего; или как молодая самка пантеры.
– О боже, Джеральд! – с отвращением сказал Биркин.
Они оба напряженно взглянули на Биркина.
– Ты сегодня какой-то молчаливый, Р’уперт, – обратилась к нему девушка слегка высокомерным тоном, сознавая, что другой мужчина опекает ее в данный момент.
Вернулся Халлидей, у него был жалкий и больной вид.
– Киска, – сказал он. – Лучше бы ты этого не делала. Ох!
Он со стоном рухнул в кресло.
– Тебе лучше пойти домой, – посоветовала она ему.
– Я пойду домой, – сказал он. – Пойдем все вместе. Не зайдете к нам на квартиру? – предложил он Джеральду. – Я был бы очень рад. Пошли – было бы здорово. Ну что?