Влюбленные женщины (Женщины в любви)
Шрифт:
– Наверное, это расплата за мои грехи, – ответил Биркин, иронично улыбаясь.
– За грехи? Да, пожалуй, что так. Нужно меньше грешить и больше следить за своим здоровьем.
– Ну так научи меня, как.
Он посмотрел на Джеральда насмешливым взглядом.
– Ну а как твои дела? – поинтересовался Биркин.
– Мои дела? – Джеральд взглянул на Биркина и когда увидел, что тот говорит совершенно серьезно, его взгляд потеплел.
– Не думаю, что что-то изменилось. Я не представляю, каким образом в моей жизни может что-то измениться. Меняться-то
– Полагаю, что дела твои идут так же успешно, как и раньше, и ты все так же пренебрегаешь потребностями своей души.
– Все верно, – сказал Джеральд. – Что касается бизнеса, ты абсолютно прав. А вот сказать того же про душу не могу, это точно.
– Разумеется.
– И ты не ждешь, что я тебе это скажу? – рассмеялся Джеральд.
– Нет. А как все остальные твои дела, кроме бизнеса?
– Остальные? Это которые? Не могу тебе сказать, я не понимаю, на что ты намекаешь.
– Нет, понимаешь, – сказал Биркин. – Тебе грустно или весело? А как насчет Гудрун Брангвен?
– А что с ней такое? – на лице Джеральда появилось смущение. – Ну, – добавил он, – я не знаю. Могу только сказать, что когда я последний раз ее видел, она дала мне пощечину.
– Пощечину! Это за что же?
– Этого я тебе тоже не могу сказать.
– Неужели! Но когда это произошло?
– В ночь праздника – когда утонула Диана. Она погнала скот вверх по холму, а я пошел за ней – помнишь?
– Да, помню. Но почему она так поступила? Надеюсь, ты ее об этом не просил?
– Я? Нет, не думаю. Я просто сказал ей, что опасно гонять этих шотландских коров – а так оно и есть. Она же обернулась ко мне и заявила: «Полагаю, вы думаете, что я боюсь вас и ваших коров, да?» Когда я спросил ее, почему она так думает, она вместо ответа ударила меня по лицу тыльной стороной ладони.
Биркин живо рассмеялся, точно эта новость была ему необычайно приятна. Джеральд бросил на него удивленный взгляд и тоже рассмеялся, со словами:
– В то время мне было не до смеха, уверяю тебя. Никогда еще в своей жизни я не был настолько ошарашен.
– И ты не рассердился?
– Рассердился? Думаю, да. Я мог убить из-за пустяка.
– Хм! – выдохнул Биркин. – Бедная Гудрун, как же она будет потом страдать, что настолько себя выдала!
Он испытывал неподдельный восторг.
– Будет страдать? – спросил Джеральд, который тоже поддался этому веселью.
Мужчины лукаво и весело улыбались.
– Уверен, и еще как; вспомни, какая она застенчивая.
– Это она-то застенчивая? Тогда что заставило ее так поступить? Потому что я-то думаю, что это было совершенно непреднамеренно и совершенно неоправданно.
– Полагаю, это был минутный порыв.
– Да, но в чем причина этого порыва? Я же ничего ей не сделал.
Биркин покачал головой.
– Думаю, в ней внезапно проснулась Амазонка.
– Ну, – ответил Джеральд, – я бы предпочел, чтобы это была Ориноко.
Они оба рассмеялись этой неудачной шутке. Джеральд вспоминал слова Гудрун о том, что победа останется за ней. Но что-то заставило его сдержаться и не рассказывать об этом Биркину.
– И это вызывает у тебя отвращение? – спросил Биркин.
– Вовсе нет. Плевал я на все это.
На мгновение он замолчал, а затем, смеясь, добавил:
– Нет, я посмотрю, чем это закончится, обязательно посмотрю. Через некоторое время спустя она попросила у меня прощения.
– Вот как? И с того вечера вы не виделись?
Лицо Джеральда затуманилось.
– Нет,– сказал он. – Мы были… сам можешь представить, что мы пережили с того вечера, когда случился несчастный случай.
– Да. Все успокаивается?
– Не знаю. Разумеется, для нас это было потрясением. Но, по-моему, матери совершенно все равно. Я и правда думаю, что она не обратила на это никакого внимания. И вот что интересно, она всегда отдавала всю себя детям – все остальное было для нее неважным, только дети имели для нее значение. А сейчас она совершенно равнодушна к происходящему, точно это случилось с одним из слуг.
– Правда? А тебя это расстраивает?
– Это потрясение. Но если честно, я не особенно переживаю. Я не чувствую разницы. Нам всем придется умереть и, похоже, нет никакой разницы, умер ты или ты все еще жив. Понимаешь, я не чувствую горя. Только равнодушие. И я не могу понять, почему это так.
– Тебе все равно, умрешь ты или нет? – спросил Биркин.
Джеральд взглянул на него глазами, голубыми, как оружейная сталь. Он чувствовал неловкость и одновременно безразличие. Но самом деле, ему было в высшей степени не безразлично и при этом еще и страшно.
– О, – сказал он, – я не хочу умирать, почему я должен этого хотеть? Но меня это никогда не волновало. Я не сталкивался с этим лицом к лицу. Понимаешь ли, меня это совершенно не интересует.
– Timor mortis conturbat me [31] , – процитировал Биркин и добавил: – Нет, теперь смерть больше не является поворотным моментом. Удивительно, но человек теперь и не задумывается о ней. Смерть превращается в еще один обычный день.
Джеральд пристально посмотрел на своего друга. Их глаза встретились, и между ними возникла невидимая нить взаимопонимания.
31
Страх смерти охватил меня (из католической заупокойной службы). (лат.)
Джеральд прищурился и продолжал смотреть на Биркина холодно и беспристрастно, острым взглядом, который смотрел на определенную точку пространства и в то же время не видел ее.
– Если смерть перестала быть переломным моментом, что же такое эта точка, за пределами которой все меняется? – спросил он странно-задумчивым, холодным и ясным голосом.
Его слова звучали так, будто он понял, что его друг знает, каким будет его, Джеральда, ответ.
– Да, что же это за точка? – подхватил Биркин.