Вместе с Россией
Шрифт:
— Я возьму генерала Алексеева… Николаше я поручу кавказское наместничество вместо Воронцова-Дашкова…
— Нужно немедленно распустить крамольную Думу, — так же деловито вмешалась жена.
— Солнышко, мне надо сначала навести порядок в кабинете министров… — миролюбиво возразил Николай.
— Мне хочется отколотить их всех! — почти выкрикнула Аликс. — Особенно этих новых либералов Щербатова и Самарина, которых ты неизвестно зачем ввел в совет министров!
— До них дойдет очередь!.. — с тихой угрозой произнес самодержец. — Затем я удалю Кривошеина, хитрого подстрекателя…
— Ники, а когда ты займешься Сазоновым? Ведь он не делает и шага без английского посла, он не даст нам заключить мир с Германией! — злобно назвала Александра имя ненавистного министра.
— К сожалению, Аликс, Сазонова следует убирать в последнюю очередь — за ним собралось слишком много сил! Тут и Англия в лице Бьюкенена, и Франция — Палеолога, и многие члены нашей собственной семьи, которые поднимут крик, если слишком поспешно тронуть хитрую бестию… Я уберу его, когда мир будет близок и останется несколько малых шагов к нему…
Петроград, август 1915 года
Подполковник Мезенцев пролежал в лазарете полгода, но так и не смог поправиться до такой степени, чтобы вернуться в строй. Врачи определили, что ему требуется еще несколько месяцев для окончательного выздоровления. Ввиду ограниченной годности Главное артиллерийское управление предложило подполковнику либо отправиться в запасной артиллерийский дивизион для подготовки новобранцев, либо заняться в Петрограде делом снабжения артиллерии боевыми припасами.
Настрадавшись от недостатка снарядов, Мезенцев выбрал для себя службу в ГАУ. Поток служебных и житейских забот настолько захлестнул подполковника, что он, прослужив четыре месяца, еще не нашел времени для восстановления своих старых знакомств. Однажды, будучи но делам в Генеральном штабе, он встретил в коридоре подполковника Сухопарова. Александр вспомнил и Сергея Викторовича, и нового своего приятеля Соколова, и его славную, необыкновенно красивую молодую жену.
Мезенцев остановил Сухопарова на лестнице. Взаимная симпатия и душевный контакт, как в первый день знакомства, затеплились снова. Александр после слов приветствия и вопроса о делах спросил коллегу о Соколовых, на чьей свадьбе оба были.
— Беда, Александр Юрьич! — померк сразу Сухопаров. — Алексей попал в лапы австро-германской контрразведки. Сначала он сидел в тюрьме в Праге, прислал оттуда жене и нам несколько писем, потом братья чехи устроили ему побег из тюрьмы. Бежать-то от бежал, но скоро его снова схватили. Сейчас, по нашим данным, он за решеткой, только теперь — в самой строгой тюрьме для государственных преступников Австро-Венгрии, в Эльбогене… Пока связаться с ним не удается…
— А что Анастасия? Наверное, убивается по мужу? — сочувственно спросил Мезенцев.
— Конечно. На ней лица нет, но она держится и даже стала сестрой милосердия! — сообщил Сухопаров.
— Сергей Викторович! А не навестить ли нам Анастасию… Петровну, кажется?
— Я и сам собрался было, Александр Юрьич! Вот сегодня вечером и пойдем, а? — предложил Сухопаров.
— Договорились, встретимся у Николаевского вокзала в шесть тридцать…
От Знаменской площади до дома Соколовых четверть часа пешей ходьбы. Однако господам офицерам пришлось взять извозчика — оба запаслись огромными букетами цветов, а Мезенцев держал еще и большой плоский сверток.
— Уж больно красивая коробка конфет была выставлена у «Де Гурмэ» на Невском, — смущенно оправдывался подполковник, хотя Сухопаров и не думал его укорять.
Дверь открыла сдержанная и строгая горничная.
— Как прикажете доложить? — спросила она.
— Сухопаров и Мезенцев, — представились гости.
Не успела служанка уйти, как Настя появилась на пороге.
— Милости прошу, господа, проходите! Я рада вас видеть обоих… — проговорила хозяйка. Ее холодные горестные глаза чуть потеплели, но скорбные черточки у рта не расправились.
Гостей пригласили в гостиную. Комната была полупуста, как в день свадьбы Анастасии и Алексея. Появился только старинный красного бархата диван с высокой спинкой и такие же стулья.
С момента появления в квартире Сухопарова Настя не отводила от него вопрошающего взгляда. Пока гости входили, снимали фуражки, суета позволяла подполковнику умалчивать о главном. Теперь ему ничего не оставалось, как ответить на немой вопрос.
— Анастасия Петровна! К сожалению, ничего нового мы не узнали…
Скорбные черточки резче обозначились у рта Насти.
Только сейчас, на свету, Мезенцев рассмотрел, какой стала Настя от горя и забот. Ее синие лучистые глаза погасли, под ними легла чернота. Соколова похудела, черты лица потеряли округлость юности и стали суше. Черное строгое платье было почти что траурное…
«Как ни странно, — подумалось подполковнику, — она нисколько не подурнела, осталась такой же красавицей, как и была. Страдания сделали ее облик более одухотворенным, чем прежде — в счастье…»
Мезенцев вспомнил и о том, что теперь Соколова стала сестрой милосердия, и позавидовал тем раненым, за которыми она ухаживала.
Горничная знаком вызвала Марию Алексеевну в соседнюю комнату. Оказалось, что готов обед. Тетушка пригласила господ офицеров в столовую. Закуски были уже на столе.
Мезенцев, снова очарованный Анастасией, как и в первый день, когда он увидел ее в подвенечном платье, украдкой, словно влюбленный гимназист, бросал на нее восхищенные взгляды, стараясь не привлекать к себе внимания.