Внеклассная алхимия
Шрифт:
К 25-летию Союза российских писателей
К 70-летию Красноярской писательской организации
Объяснительная записка
Как бы предисловие
Предисловия бывают разные. Какие-то пишутся по привычке, какие-то из вежливости, например, надо сказать кому-то спасибо. Здесь оно действительно нужно, но нужно в первую очередь автору. И по жанру больше всего напоминает объяснительную записку. Этот текст немного странной судьбы, и даже не сразу понятно, нужно за такую судьбу извиняться или гордиться.
В 2016
Лень, как известно, двигатель прогресса, и я обрадовался. «Вот ее, родимую, и печатайте». Думал отдать текст добрым людям на печать как он есть. Но, кажется, за десять лет я немного подзабыл свою писанину. Забавы ради начав ее перечитывать, обнаружил, что ее писал какой-то совершенно противный мне персонаж. Не то чтобы это был плохой или глупый человек. Да нет, нормальный парень, и такие тоже миру нужны. Но противный – в буквальном смысле. Я понимаю, что не бывает совсем уж «противоположных» мировоззрений, жизнь все-таки интереснее такой возможности. Но этот парень из 2006 года действительно какой-то мой идейный противник – обнаружил я с тактической досадой (прогорел план халявы) и со стратегическим удовольствием (если я не похож на самого себя, возможно, это и есть жизнь). Ну правда, если за десять лет в человеке ничего не изменилось, возникает подозрение, что он уже умер. Или вот еще фраза: отличаться от других любой дурак может, а вот попробуй – от себя отличись. В общем, я отличился, и осталась только проблема – мне что, писать что-то другое?
Но лень осталась двигателем прогресса, и задача встала так – а можно ли текст, написанный твоим фактически оппонентом, превратить в собственный? С минимальными затратами всего, что можно затратить? Часть, понятное дело, придется выкинуть. Остальное корректировалось скальпелем. Например, на три абзаца дописать одно предложение, чтобы смысл поменялся на совсем иной.
В итоге возникло нечто, написанное реально в соавторстве. Парень из 2006 года не нашел бы своих любимых (и мне сейчас противных) идей, но в остальном не сильно бы возражал. Я тоже не писал того, о чем думаю прямо сейчас, но в целом не против. Компромисс – первое средство от шизофрении, ага. Стороны скрепили договор рукопожатием и разошлись по своим временам и нравам.
Ну и название как название. Новому плаванию если не новый корабль, то новое имя. «Алхимия» – потому что мутим, перегоняем и возгоняем. Анализ, синтез, все дела. Задачка ведь вправду какая-то нетипичная – пусть себе будет алхимия. А «внеклассная» – тоже правда. Все-таки эта история приключилась без всякого расписания, плана и цели, сама по себе. Ну и хорошо.
Можно читать как манифест, исповедь на тему, ленту из соц-сетей, архив, дневник, что угодно. Читать можно с любого места – каждый новый кусочек никак не вытекает из предыдущего. Смысл целого, не будучи определен в той или иной его части, лежит где-то между ними, полагает автор. Но читатель может положить его посвоему.
Глава 1. Социология как донос
К новой книжке Пелевина, её не читав
Кто-то сказал: «Россия – рай для писателей, но ад для читателей». Когда бы это ни сказано, мало что изменилось. Ибо страна сплошной видимости, дыр и завес – мишень, как ничто иное. Написано на двери «университет», а по сути «учеба» в нем – занятие для молодежи такой законченной, что даже пирожками торговать не возьмут. Лучшим студентом моей последней группы был молодой человек, отработавший до того слесарем на заводе, что научило его кое-какой сообразительности и порядочности человеческой – на фоне иных (такие вузы не все, но большая часть в сегодняшней РФ). Парламенты не парламенты, милиция не милиция, вузы не вузы и т. д.
А что? Вот я и говорю – рай для настоящего социолога, для писателя: просто давать имена. Не обзывать, а попросту называть, хотя такое называние много оскорбительней «обзывания».
Впрочем, еще одно условие называния как деятельности: должна быть группка людей, чувствительных к ситуации. Которая разделит художественным штилем оформленное переживание-рефлексию по этому поводу… Хотя ситуация, сдается мне, рано или поздно схавает эту группку.
И будет просто ад для читателей.
«Маскировка»
Можно написать повесть о тайном ордене «маскировщиков», выдающих Россию за страну с культурой общества потребления, за страну богатую, за «постиндустриализм». И получится, что в заговоре участвуют все. Миллионы, десятки миллионов бедных – с устройством картины мира, как у преуспевающих…
Властители дум
Гейдар Джемаль пишет, что Антихрист придет из Агарти или из Шамбалы, будет, скорее всего, тибетцем и ведантистом. Дело не за горами: «мировая суперэлита уже вошла с ним в контакт».
Александр Дугин пишет, что мировая история – не более чем война Ордена Мертвой Головы с Орденом Живого Сердца. Первые придумали рабовладение, деградировавшее в капитализм, а вторые – феодализм, падший до социализма.
Много чего пишут – от Рене Генона до Евгения Головина.
Но я, собственно, не о том.
Вроде бы тексты входят в одну ясно дело какую совокупность, но… одни мне читать интересно, а другие нет.
Явно интересен Джемаль и не интересен Дугин. Интересен Галковский. Не интересен Головин. Интересен Освальд Шпенглер, а Рене Генон, Юлиус Эвола и прочая консервативная революция – скукотень. Рерих, Блаватская – скукотень. Кастанеда таким не казался (не знаю, как сейчас, но лет восемь назад, когда читал – не казался).
Я понял, по какому критерию я сужу. По сугубо литературному. В мире оформлен вполне правомерный жанр, сильный, перспективный – антинаучная фантастика. Есть фэнтези, но оно просто «вненаучное».
Антинаучная фантастика – много круче. Она может развлекать, может даже многое рассказать о мире, но не «в лоб», назидательно, а так, косвенно. Как и положено хорошей литературе.
Но не вся антинаучная фантастика – круть. Есть хорошие авторы, есть плохие. У хороших авторов есть авторский почерк, неожиданные ходы, тонкие наблюдения, метафизический нюх, психологическая достоверность, метафоричность изложения, ловкий сюжет, да просто «вкусность» и драйв. И плотность текста: коэффициент в нем «воды». Дугин, например, графоман, водянистый до невозможности. Эвола – попсня: три аккорда, два прихлопа. А Шпенглер – сложная композиция: играет целый оркестр эрудиции, где каждый инструмент на ценителя.