Внимание: «Молния!»
Шрифт:
Но какой Киев будет после освобождения? Как поступил враг с его жителями? Где они? Что с ними? И тут же возникал вопрос: решится ли Манштейн оборонять город? Ватутин был уверен, что после прорыва укреплений Восточного вала фашистский фельдмаршал постарается вывести основные силы из Киева, и надо как можно быстрей преследовать отсупающие войска, не давать им ни малейшей передышки, выходить на их тылы, отрезать путь к отходу и бить.
Медленно рассеивался утренний туман. Наступал третий день ожесточенной битвы за Киев. Приходили шифрованные радиограммы, поступали письменные донесения, звонили командармы и командиры частей. С приказами летели в туман вездеходы офицеров связи.
Ватутин наносил
Черняховский! Сейчас оперативная карта, подобно зеркалу, отражала его умение быстро оценивать обстановку, принимать на поле боя смелые и верные решения. Когда-то еще при обороне Новгорода Ватутин заметил и по достоинству оценил военный талант командира танковой дивизии молодого полковника Черняховского. Он поставил его танкистов на самый острый участок сражения. На заречной стороне Новгорода ярко блеснула победная звезда Черняховского, и потом на других фронтах она восходила всё выше и выше.
Ватутина радовали взятие Приорки и та стремительность, с которой действовал на северо-востоке командир 51-го стрелкового корпуса.
— Комкор Авдеенко на пороге Киева, — сказал Ватутин начштаба Иванову и пометил Приорку красным кружком.
Красные стрелки пересекли шоссе Киев — Житомир и железнодорожную линию Киев — Коростень, потянулись к Жулянам и Борщаговке. Западная окраина Киева уже слышала могучую поступь «тридцатьчетверок» и КВ. На юге с Казачьего острова переправился сводный отряд полковника Сливена и, овладев Витой-Литовской, перехватил важную дорогу. «Теперь со стороны Букринского плацдарма Манштейн не сможет кратчайшим путем подбросить подкрепления в Киев», — подумал Ватутин и сделал новые пометки на оперативной карте. Из букринской излучины наконец-то вырвались вперед армии Жмаченко и Трофименко. Они нанесли главный удар на Кагарлык и вспомогательный — на Мироновку.
Получив новые донесения, Ватутин почувствовал, что на всем фронте наступает резкий перелом. Войска командарма Москаленко, поддержанные танкистами Кравченко, сокрушив вражеские узлы сопротивления, подошли к Киеву и нацелились на центральную часть города. Эти опытные генералы были хорошо знакомы ему по Сталинградской битве и сейчас под Киевом показывали образцовую оперативность, без которой не может успешно развиваться ни одно сражение.
Предвидение Ватутина, что Манштейн, боясь окружения, не рискнет удерживать Киев крупными силами, оправдалось. Воздушная разведка доносила: «По размытым дождями дорогам, утопая в грязи, на запад тянутся отступающие колонны противника».
В эту минуту Ватутин думал о том, что, несмотря на самую скверную погоду, летчики все ж таки вылетали на боевые задания, сознательно шли на риск. Только этот риск мог сейчас помешать Манштейну маневрировать войсками и планомерно отводить их на заранее намеченные позиции.
Продолжая руководить освобождением Киева, Ватутин смотрел вперед, далеко на юго-запад. Он знал: пройдет еще несколько часов и Киев будет возвращен Родине. Но именно сейчас, в ходе битвы за город, он должен принять все меры, чтобы надежно защитить его и не отдать снова врагу.
Время чуть перевалило за полночь, когда пришло известие, сразу облетевшее весь штаб.
— Киев наш! — радировал Москаленко.
Ватутину казалось, что эти два слова выстукивало его сердце, так оно было переполнено радостью. Но он не спешил с донесением в Ставку. В городе еще кое-где вспыхивала перестрелка. На Подоле, на площади Богдана Хмельницкого, на железнодорожном вокзале и Красноармейской улице подавляли
Перед рассветом шестого ноября в Киеве перестали греметь выстрелы. Город был полностью освобожден от противника. Теперь Ватутин вместе с представителем Ставки маршалом Жуковым и членами Военного совета фронта мог доложить Верховному Главнокомандующему: «Задача, поставленная Вами по овладению Киевом — столицей Украины, войсками 1-го Украинского фронта выполнена».
Телеграмма в Москву ушла. Настала пора, когда в освобожденном Киеве надо было переходить от боевых задач к мирным. Но не так просто в разрушенном фашистами городе дать людям хлеб и воду, обеспечить их электроэнергией и топливом. Открывался новый трудный фронт, начиналась нелегкая битва за мирную жизнь.
На КП штаба фронта находились украинские писатели Рыльский, Довженко, Бажан и Яновский. Только что из армии Черняховского возвратился Малышко. Пригласив их в блиндаж, Ватутин сказал:
— Я знаю, что вы живете одним желанием: поскорее увидеть Киев. Поезжайте туда с членами Военного совета.
— А вы, товарищ командующий? — спросил Довженко.
— А я переговорю с командармами и потом в Киеве присоединюсь к вам.
Через полчаса машина командующего пошла на Киев. Приближалась безлюдная окраина Подола. Дома стояли с распахнутыми окнами. Двери открыты или сорваны с петель. На мостовой валялась домашняя утварь. От безжизненных улиц веяло запустением. Ветер доносил запах гари и шум пожаров. Все чаще встречались обугленные стены домов.
На разбитой, полыхающей пожарами улице Артема он увидел первых киевлян. О всех их тяжелых испытаниях, о горе говорили почерневшие лица и впалые глаза. Люди шли тяжелым, усталым шагом, с котомками и плетеными корзинами, в старой, поношенной одежде, подпоясанные веревками. Люди выходили из подвалов и развалин, всплескивали руками и выбегали на улицу с возгласами:
— Наши пришли!
И тут же возникали митинги. Среди наплывающего дыма и отсвета пожара люди, окружая воинов, в немногих словах старались выплеснуть все то горе, что накопилось в душе за эти семьсот семьдесят восемь дней неволи и мук.
На задымленной площади члены Военного совета осматривали вместе с писателями уцелевший памятник Богдану Хмельницкому. Ватутин присоединился к ним. Летали и кружились черные хлопья копоти. Сквозь дым пробился солнечный луч и осветил скачущего всадника с булавой.
— Жив наш Богдан, жив! — воскликнул Юрий Яновский.
На Крещатик сквозь клубы дыма и снопы искр можно было добраться только пешком. Гордость киевлян — главная улица города — лежала в мертвых развалинах. Крещатик горел, дымился. Всюду груды камней, раздробленная взрывами арматура. От кирпичных стен остались кривые зазубренные клыки. Они напоминали черную челюсть какого-то чудовища. Когда-то Крещатик славился своими тенистыми каштанами, а сейчас на правой стороне стоял только один великан — серебристый тополь. В конце Крещатика уцелели некоторые дома, и теперь их надо было защитить от бушующего огня. Ватутин приказал усилить специальные отряды по борьбе с пожарами и немедленно приступить к разминированию зданий.