Внучь олегарха
Шрифт:
Впрочем, это лирика, а вот требования к системам управления реакторами я представляла очень неплохо. И очень хорошо представляла и то, что сейчас вообще никто подобные требования даже сформулировать не в состоянии, просто знаний народ не набрался и опыта. Печального, вроде Чернобыля — но если я знаю хотя бы основы этих требований… Нужно или их внедрять, или заниматься пошивом колготок. Но как их внедрять-то, если первокурсницу вообще никто слушать не будет? Особенно не будут слушать нынешние «безопасники», и я не про сотрудников первых отделов говорю. Хотя и они… этот-то вон как
— Потому что называть научный прибор «сравнивателем» — это как-то по детски звучит, для науки нужно латынь применять, — сделав максимально важный вид, ответила я профессору.
— А вы латынь знаете? — дернулся особист.
— Я знаю испанский. У меня знакомый был, который в Испании воевал, и он очень любил стихи какого-то Лорки декламировать… после того, как дерябнет в праздник. А мне интересно же было, что он там бормочет, вот я и подучила язык… немного. Но испанский — это же язык, больше всего от латыни в себе сохранивший, а по-испански «сравнивать» — это «comparar». Думаю, что и на латыни там что-то похожее, а я же хочу выглядеть солидной ученой дамой, а не школьницей из глухой деревни…
Владимир Викторович после этих слов хихикнул, особист вроде успокоился — но ни тот, ни другой даже не поинтересовались, зачем я вообще этот компаратор в схему добавила. И как собираюсь обеспечивать отказоустойчивость именно этого компонента всего изделия… То есть хорошо, что они спрашивать меня об этом не стали, иначе я бы домой уже под утро вернулась бы — но общий уровень управления разными проектами это продемонстрировало более чем наглядно. Так что следующие несколько дней я провела, обдумывая, чем мне мое — прямо скажем, для первокурсницы не подходящее — выступление акунется, но и долго думать об этом все же не пришлось: утром в понедельник двадцать пятого в общежитие тихо зашла секретарша нашего особиста и тихо-тихо пригласила меня прогуляться…
Вообще-то девчонки на каникулы разъехались по домам, я одна в комнате оставалась, так что шептать особо и не требовалось… ну, почти шептать. Но у нее это, видимо, было профессиональной привычкой, поэтому я придираться не стала. А она пригласила меня именно прогуляться, попросила одеться потеплее: температура на улице была в районе минус двадцати пяти. И мы с ней молча прошли два квартала, после чего она — неожиданно для меня — отперла дверцу стоящей на обочине «Победы», закинула свою сумочку (приличную такую сумочку) на заднее сиденье, села за руль и пригласила меня сесть рядом:
— Светлана, Владимир Викторович считает, что вы с задачей — я не в курсе того, с какой, и вы мне про нее ничего не рассказывайте — справитесь, и что для ее решения вам действительно нужно кое с кем поговорить. Форма допуска у вас пока остается вторая, но и в рамках этой формы вам разрешено кое с чем ознакомиться. Возможно, вы узнаете далеко не все, что хотите узнать… но на утверждение первой формы потребуется минимум пара месяцев, а проект довольно срочный. Я вам, перед тем, как вы встретитесь с нужным вам постановщиком вашей задачи, дам отдельно подписать еще один документ о неразглашении… вы согласны?
—
— Вот, держите, — она достала откуда-то из-за пазухи тоненькую папочку, — читайте. Читайте внимательно, это очень серьезный документ…
Ну серьезный — так серьезный, я все внимательно прочитала. И даже пару вопросов задала этой очень серьезной женщине (которая представилась еще в общаге Еленой Николаевной): в документа подробно расписывалось, какие вопросы я имею право задавать постановщику, а какие задавать категорически нельзя. А чтение закончив, с виноватым видом сообщила:
— Я готова подписывать, только вы не сказали заранее и я ручку с собой не взяла.
— У меня есть ручка, сейчас достану, с этими словами она притормозила, вышла, из валяющейся на заднем сидении сумки ручку достала… И, поскользнувшись, упала, сильно грохнув рукой о дверь.
Наверное, очень сильно ударилась: на нее было буквально смотреть больно: по лицу текли слезы, и руку она как-то бережно к себе прижимала.
— Елена Николаевна, давайте я «Скорую помощь» вызову. Вон, на углу будка телефонная стоит, я быстро…
— Какая будка, какая «скорая помощь»? — со стоном ответила мне она. — Нас уже ждут, а я машину вести не могу. И такси здесь ведь не поймать!
— Так вы из-за этого… так расстроились? Давайте, я машину поведу, а вы мне просто скажете куда.
— А ты машину-то водить умеешь?
Конечно, «Победе» до моего «представительского» «Авентадора» далековато, но училась-то я вождению еще в СССР, причем на ГАЗ-51, а по городку своему рассекала еще лет десять назад в основном как раз на дедовой «Победе» (которая, если посчитать затраты на ее реставрацию, вряд ли сильно дешевле «Ламборгини» получилась). Ну да, лет десять я за руль «Победы» не садилась, но, надеюсь, навык окончательно не утратился:
— Умею, и довольно неплохо.
— Точно?
— Точно-точно! Ну что, мы едем или сидим тут и плачем?
— Ну… давай, только ты осторожно веди…
Приехали мы к какому-то небольшому зданию на окраине Москвы, въехали во двор с железными воротами (которые сами открылись, когда я к ним подъехала). Выйдя из машины, я, конечно, побежала открывать дверцу Елене Николаевне, ведь у нее как раз правая рука была разбита и я подумала, что самой ей дверь открывать будет очень неудобно и больно. И когда она стала тоже вылезать наружу, из здания выбежал какой-то мужчина, побежал к нам и Елене Николаевне сообщил:
— Вас уже ждут.
— Это ее ждут, я должна была ее привезти, но вот руку повредила… Светлана, идем…
Она проводила меня до какой-то двери и, когда я попыталась ее пропустить вперед, сказала:
— Ты уже сама с ним поговори, а мне кое-что еще сделать надо…
Входя в комнату, я увидела сидящего за массивным столом очень знакомого товарища. По портретам, в основном, знакомого, и по фильмам документальным. И от растерянности не придумала ничего более умного, чем сказать:
— Добрый день, Игорь Васильевич, давайте обсудим, как вы собираетесь управлять атомным реактором. И каким именно…